С утра зарядил дождь. Он сеял и сеял, и, казалось, не будет ему конца и края. Лес за его пеленой стал совсем блеклым. Даже берёзки, ещё не сбросившие листву , что, догорая, освещали округу, потускнели и почти потухли. Выходить на улицу не хотелось. Хорошо было сидеть у весело потрескивающей русской печки и смотреть на играющие язычки пламени. Печка дарила такое желанное тепло и уют!
Вскипел чайник, щелкнув своим электрическим выключателем, и мне вдруг подумалось: «Вот бы сейчас чаю- то из самовара. С сушками, с баранками, с малиновым вареньем! Как у бабы Шуры»… Чаепитие у неё всегда превращалось в особенный ритуал.
Часам к шести, когда баба Шура еще вовсю обряжалась, самовар был уже готов. Первым за стол усаживался дед Коля. При этом в самоваре должно было обязательно бурлить. Не бурлит? Разговор короткий – подогревай! Мне казалось, и чай у него под носом тоже кипит ключом. Но дед любил чаёвничать именно так! Покряхтывая от удовольствия, он с шумом отхлёбывал из своего любимого гранёного стакана. В конце, степенно вытирая пот с лица, всегда говорил одно: «Ох, хорошо! Горяченького...!» Вставал и уходил по хозяйству.
Теперь баба Шура ставила на стол чашки с блюдцами и маленькими щипчиками мелко колола кусковой сахар. Затем, хитро поглядывая на меня, шла в спаленку и там с полатей доставала заветную коробочку, неприкосновенный запас, который ждал меня. В коробочке, я это точно знаю, любимые мои конфеты «Птичье молоко» «Вот, Гутька в прошлом месяце из Ярославля привез. Распечатывай, » - говорила она, разливая ароматный чай. Гутькой баба звала своего сына Августа, который всегда привозил ей сладости, зная ее страсть – побаловаться чайком.
Да только с конфетами пила лишь я, потихоньку таская одну, другую, третью…. Баба Шура же любила пить вприкуску, с сахаром. Медленно, сначала долго дуя в блюдечко, чтобы не обжечься, и только потом, делая глоток, она так вкусно прихлёбывала, что встать из-за стола, пока мы не усидим чашки по три, было просто невозможно…
Но интереснее всего было пить чай, когда из соседней деревни приходила тетка Онисья. Она ещё только входила в тот край, а я уже стрелой влетала в дом, крича: «Баб, ставь самовар, тётя Оня идет!»
Теперь всё, что было до того на кухне, плавно перемещалось в зало - так баба Шура называла самую большую комнату в доме. На огромный прямоугольный стол стелили новую скатерть. Из горки доставали чайный сервиз, хранящийся там специально для таких случаев. А потом появлялись вазочки с вареньем и розеточки , какие-то новые конфетки (где их баба Шура прятала, известно было только ей), баранки, коврижки, ну и, конечно же, сахар! А во главе всего этого изобилия – сияющий двухведерный самовар, который ещё пыхтел, приходя в себя после жарких угольев, когда тётя Оня появлялась на пороге дома.
Гостью провожали в зало и усаживали на почетное место за столом. Рядом с ней садился дед Коля, а баба Шура - у самовара. В красивые, с золотым ободком по краям и с клубничками на боку чашки наливали чай, который мы все степенно пили из блюдец, держа их в правой руке на раздвинутых широко пальцах.
Сколько лет прошло с тех пор? Воспоминания мои свиваются в клубок, мысли бегут, догоняют друг друга, и стынет в бокале чай из современного электрического чайника. А ведь у меня где-то в коробке лежит чайный сервиз с клубничками и на чердаке старый бабушкин самовар. Завтра я его обязательно достану и почищу. Только нужна труба. Тогда уж точно ничто не помешает устроить чаепитие из самовара.
И в предвкушении этого на душе становится тепло и спокойно, хотя в окно назойливо стучит холодный дождь и осень стынет за стенами нашего дома.