/Про вдохновение/
Горе, Безумие, Чванство построили Ад.
Они думали будет великий град.
Бессмертия тут постоянство и пир
На весь адический мир...
Но Ад под небом стоял как сон.
Среди облаков затуманистых, звезд.
И ночь тут горела ему в унисон.
И взорам нахально — кометы хвост.
Картина маслом, кистью вмаж,
Да размахнувшись, брызжа образ.
То ад, действительно, и эпатаж:
Идею жалко аж до слез.
Хотелось начертать этюд,
Где боги грезятся во сне,
Стоя над жерлом мук, и вдруг,
Паяц заходит весь в гомне.
Кудесник мысли, бравый шут,
Не зная легких веры пут,
Влачил существованье грез.
Но грезил, право, невсерьез.
Обмазался-то где, урод?
Была идея: легок пух
Всех очертаний ее, год! —
Царь грезил про нее да вслух.
И вознамерился писать.
Он живописец на досуге.
Тут шут пришел собой вонять.
Да развлекать. Ох, скука, други!
И потерял всю мысль. Увы.
Там Ад горел над жерлом страшным.
Как будто город-ужас. Ы...
Стал день вдруг очень душным.
Хотел писать, прославить что ль
То ли корону, то ли кресло.
Вернее, трон, но шутки соль
Лишь в том, что шут принес весло.
Изображая и кривляясь,
Как царь холст мажет кистью нежно,
Губу вкусив, весьма стараясь.
Чуть матерясь себе безбрежно...
Когда что не выходит. Честно.
Старается вовсю талант.
И шут. Тому уж все известно.
И замысел, и смех, и кнут.
Ад адский на картине грез.
Там боги лупятся очами
На бездну вечную. Всерьез.
И так стоят. Застыв. Веками.
— Ну, каково, скажи, лишенец! —
Царь до шута тревожит слух.
Но шорох, вонь, весла конец
Гоняет по палате пух,
Что выбил из подушек царских.
Он так смеется, над судьбой...
И кредо его быть собой.
А не царем живописакой.
Таща идею на убой.
Веслом, веслом, с оттягом смачным.
Кривляясь ртом, смех корча веско.
И вышел замысел удачным.
Подумал королевски, ржачно.
А царь все мажет по холсту.
И вонь от красок по палате.
Шут ране подменил. В мечту
Там нахаркав еще, и в суете...
И мыслей и волнений шатких,
Властитель кисти создает
Ад адский. В нем душой живет.
И боги там стоят. Ап-пчих!