Памяти бабушки
МАРГАРИТЫ ФИЛИППОВНЫ ЗАМЫШАЙЛОВОЙ
(11 февраля 1914 – 11 сентября 1981)
У меня не было бабушек в привычном смысле – никаких тебе деревенских бабушкиных пирогов, завалинок, утреннего свежайшего коровьего молока, речного-лесного раздолья… Никаких всяких-яких вязаных носочков, тёплой печки, лузганья семечек на крылечке, заботных старческих причитаний и наставлений…
Мы во многих поколениях сугубо городские люди, предки – из разночинцев: все учились, уезжали в город, работали, стремились к саморазвитию, многие обладали различными художественными талантами. Например, мой пятигорский прапрадед играл на нескольких духовых инструментах в городском оркестре по вечерам для почтенной публики и курортников – в Цветнике, главном парке Пятигорска.
Бабушка по отцу, Анна Ивановна – тихая, скромная и незаметная женщина, – страдала врождённым пороком сердца и рано ушла из жизни. Я её никогда даже не видела. А моя бабушка по маминой линии, Маргарита Филипповна Замышайлова, происходила из зажиточного казачьего рода. Мать её, моя прабабка, была женщиной властной, своевольной, грубой и даже жестокой – типичная донская казачка, в рот палец не клади. А прадед мой, бабушкин отец Филипп Иванович, был из пришлых, спокойный и интеллигентный, выучился на связиста и многие годы трудился в Аксае (это станица под Ростовом, а сейчас уже – в черте города) на крупной должности начальника почты. Он был очень интересный внешне – высокий рост, тонкое лицо, ладная фигура. В семье родились четыре девочки: две простоватые и грубослепленные в мать и две точёные красавицы – в отца. Но самой яркой и нежной, фарфорово-красивой, смышлёной и необычной была моя будущая бабушка, Рита. Мать не любила её, отыгрывалась на ней за её красоту, искренность и доброе сердце, а отец был типичным подкаблучником и заступиться за дочь возможности и сил не имел. И бабушка рано ушла из дома, практически порвав с семьёй, от которой никогда впоследствии не знала ни помощи, ни поддержки.
Юная Рита была необыкновенно хороша собой – высокого роста, тонкая, статная, гибкая как лоза, спортивная (запросто переплывала Дон несколько раз туда и обратно, скакала на лошадях!), с правильным выразительным лицом, прямыми бровями вразлёт и яркими, умными, слегка зауженными глазами, в которых тонули десятки влюблённых ухажёров. У неё были очень густые, волнистые каштаново-рыжие волосы (косы – каждая в руку толщиной!), гордая осанка, узкая щиколотка, безупречный профиль. Настоящая, стопроцентная Аксинья!
Бабушка моя вначале пошла по стопам отца: окончила техникум связи и уехала по распределению работать на пятигорское радио. Там и встретила своего Бореньку… А вернее, он её. Как увидел один раз, так и глаз оторвать не смог. И не отпустил уже от себя никуда. В 37-м родилась моя мама, дед, Борис Игнатьевич Замышайлов, поступил на истфак в пединститут, потому что мечтал стать профессором истории (человек он был невероятно одарённый, блестящего ума), из института его забрали в армию – а тут и война… Служил в танковых войсках, на границе, но в 42-м письма от него прекратились, и его официально признали пропавшим без вести. А о его подвиге один из товарищей по фронту рассказал уже после войны – в момент атаки бросился мой дед под фашистский танк с бутылкой горючей смеси. Чтобы таким образом уничтожить один танк противника, необходимо было пожертвовать собственной жизнью – сама по себе бутылка не взрывалась, её нужно было бросить как можно ближе к баку с горючим, практически похоронить себя заживо под танком…
Судьба бабушки сложилась несчастливо. Вернее, вообще никак не сложилась. Она до конца войны была медсестрой в госпиталях, даже ассистировала на операциях, а после по настоянию свекрови, моей прабабушки Евдокии Ивановны, работавшей заведующей пятигорским детсадом, выучилась на педагога-дошкольника и всю жизнь проработала воспитателем в детском саду на Сельмаше в Ростове-на-Дону. И только два года перед пенсией она была заведующей детским садом в небольшом городке Горнозаводске – мы успели ещё несколько лет пожить на Сахалине, где мама устраивалась работать в школу. Затем моя мама перевезла всю семью в Воркуту, чтобы элементарно выжить. Отец мой ни делами семьи, ни тем более заботой о заработках никогда не занимался и не заморачивался, так что женщины тянули всё на своём горбу.
Бабушка моя безумно любила своего первого внука, моего старшего брата Виктора – наверное, в нём для неё сошлась вся её нереализованная нежность, все её выплаканные и невыплаканные слёзы по погибшему мужу. Многое она ему прощала и позволяла, любовалась им и гордилась, считала его невероятно одарённым и совершенно необыкновенным. Надо сказать, что любовь у них была взаимная – он ценил её отношение к себе. Она пяти лет не дожила до его преждевременной смерти от остановки сердца – и, наверное, это счастье, потому что этого она бы просто не вынесла.
Потрясающей красоты своей, несмотря на то, что совершенно не занималась собой, бабушка не потеряла до конца жизни, и ей неоднократно делали предложение самые разные мужчины. Однажды прямо на моих глазах, в Пятигорске, на автобусной остановке высокий незнакомый мужчина позвал её замуж, уговаривал не отказывать, ну хотя бы пойти с ним на свидание, сказал, что вдовец и что его дом заждался свою хозяйку. Сказал, что никогда не видел такой красивой женщины. Бабушка рассмеялась и показала на меня, помалкивавшую рядом (мне было лет девять тогда, а бабушке, соответственно, 62): «Ну о чём вы говорите! Видите – у меня внуки!» – «У меня тоже внуки! – не растерялся мужчина. – Но разве это нам мешает попробовать стать счастливыми?» Но бабушка была непреклонна. Она вообще не представляла, как она сможет быть ещё с кем-то кроме её Бореньки. Не смогла она предать его памяти, слишком высокими были их недолгие отношения, слишком сильно первое (и последнее!) чувство.
Всю свою оставшуюся жизнь бабушка всецело посвятила нам, внукам. Мало у неё было в жизни радости, мало мыслей о себе: всё для семьи, для других, всегда всё последнее нам, а о себе она практически не думала, была просто счастлива тем, что у нас всё хорошо. Она была доброй, как все бабушки, но и строгой, и требовательной, особенно ко мне – за что я ей безмерно благодарна. Сама она была спартанского воспитания, никаких изысков не признавала, к бытовому и материальному была равнодушна. Меня, к счастью, никогда не баловали так, как брата, и я много училась, у меня были обязанности по дому, была ответственность перед семьёй, перед памятью деда-героя. Бабушка (мы, дети, её звали коротко – «баба») в младших классах возила меня в музыкальную школу, знала там всех педагогов, следила за моими успехами. Помню, как после экзамена, когда я получала пятёрку (а я всегда получала пятёрки), она торжественно вела меня в магазин, покупала мне шоколадку, и я её тут же схрумывала на морозе (а в Воркуте всегда практически была зима). С тех пор ем только шоколад из морозильника, иного не признаю…
Мама в те годы день и ночь пропадала на работе – она была и учителем английского, и воспитательницей, и по совместительству библиотекарем в школе-интернате, – и многими своими детскими секретами, первыми стихами и рассказами о влюблённостях и друзьях я делилась именно с бабушкой. Она всегда всё понимала, всегда слушала, всегда умела поддержать… Бабушка была мне настоящим другом.
Но и строгой она тоже была. Мы её все даже немного побаивались в семье – потому что она не терпела лжи, притворства, лукавства, предательства, сплетен, пустой болтовни, жеманства и кривлянья. Нрав у неё был независимый, гордый, свободолюбивый и прямой, а словом могла припечатать так, что мало не покажется. И рядом с ней всегда нужно было внутренне подтягиваться, нужно было сверять по ней свой моральный облик, отвечать за свои слова и поступки. В духе времени она была атеисткой, и когда меня в шесть лет крестили в пятигорской церкви, от бабушки скрыли – узнала она об этом уже гораздо позже. Но, как ни странно, не ругала – она умела быть великодушной, умела прощать и умела любить.
Я тоже любила её и побаивалась одновременно. И как же я теперь ей признательна за все её уроки нравственности, за тот свет, что она вложила в нас, детей, за её сильный характер, научивший и меня стойкости и принципиальности в сложных вопросах жизненного выбора!
К сожалению, никаких других интересов, кроме как наши внутрисемейные проблемы и заботы, у бабушки не было. Правда, она ещё всю жизнь очень любила читать – и всё свободное время запоем читала книги. Кажется, не было ни одного произведения классической литературы, которого бы она не прочла. А потом она тяжело заболела – сначала перенесла тяжёлую операцию на почке, а потом на фоне диабета у неё случился инсульт. Из больницы её отдали домой – практически умирать. Медсестра, которая ею занималась, сказала: «Надо же, какая у вас бабушка красивая! Лицо точёное прямо!» Помню, как бабушка лежала в маленькой комнате, а мы все за ней по очереди ухаживали. Говорила она плохо, с трудом, только мама её могла понимать. Однажды она увидела в углу комнаты своего любимого поэта Сергея Есенина. Сказала, что он приходил к ней и она разговаривала с ним…
Когда её не стало, мне было четырнадцать лет и я работала в колхозе на картошке – на юге Республики Коми, под Сыктывкаром, в селе Усть-Выми,– на тот момент я только-только поступила в музыкальное училище. На похороны я не успела: к сожалению, наши педагоги-наставники, получившие телеграмму о смерти моей бабушки, мне её передали только через три дня, потому что все выходные беспробудно пьянствовали… Я кинулась на попутки, затем на узловую станцию Микунь, но когда на такси примчалась на кладбище, бабушку уже похоронили. Плакала безутешно навзрыд, когда вернулась в дом с занавешенными зеркалами… Навсегда эта боль осталась со мной – что я не смогла с ней попрощаться.
Последними её словами было только одно предложение. Мама рассказывает, что бабушка осмысленно посмотрела на неё и внятно сказала: «Вот и кончилась жизнь…»
Я постоянно вспоминаю свою мудрую, честную и красивую бабушку – и благодарна ей всем сердцем за её любовь, тепло, веру в меня, за её принципиальность и строгость, за бескомпромиссный нрав, за то, что она была у всех нас надёжной стеной, верным компасом, ярким маяком в череде житейских бурь. Не сомневаюсь, что она сейчас бесконечно гордилась бы мной, знала бы все мои стихи, отслеживала бы все мои победы и достижения. Мне так её не хватает всю мою жизнь!
Помню тебя, моя хорошая и любимая, не забываю никогда. Светлая тебе память.
Фото из семейного архива.