Воспоминания маленькой ведуньи о поисках Радости Мира.
Книга 3
"Предназначение"
Введение в главу 3
Вселенские Часы ведут извечный точный ход.
Что предначертано в писаниях давно –
тому дано в свой час свершиться.
Но…
Свободный Выбор, Дружба, Безусловная Любовь
подчас меняют Змея со Всевышним Древний Договор,
меняя знаки препинанья, тем самым сУдьбы вольных игроков.
Так вечно льёт Праматерь разделённый надвое поток,
питая равно всех земных существ — простых, волшебных.
И укрепляет Души Человеков, зрящих Света-Истины Исток,
час возникновенья Зла земного и причину своего рожденья.
Глава 3
Аркан ТАРО «Звезда».
Часть 1 (Отредактировано)
Севильиной Звезде пришла пора сложиться в небесах.
Над Дэльфами в глухой ночи
вдруг с громом пролетел незваный тёмный странник.
Из-за него возникли тучи,
поднялся резкий ветер с гор.
Набросился на берег сонный пенный шторм.
Тому, кто под открытым небом утра ожидал,
гроза дождём холодным разразиться угрожала.
Тревожатся, смотря с небес на Землю, Боги.
Волненьем их шумит-лютует непогода.
Над Дэльфами навис всклокоченным руном шатёр.
Не видно звездочётам, людям, магам небосвода.
Никак им не найти Севильину печать средь туч
и потому, печалясь, преумножают знанья дома.
* * *
Тем временем, укрывшись от призывов Здорга-Тэо,
в заброшенном рыбачьем доме
Гидрассиль молила Аглаиду без конца
снять Зевса золотой волшебный поясок.
Ведь нужно в Итию немедленно прибыть,
предупредить дитя о приближении угрозы.
Харита Счастья лишь к поздней тёмной ночи
поддалась на эти уговоры-слёзы.
Она решилась в противостояние вмешаться
и доверить хищной гидре
малой деве Таре помощь оказать.
— Да, я сниму заговорённый поясок, подруга.
Но знаешь: тварью обернувшись,
ты человечий слог забудешь навсегда.
И в это тело не вернёшься никогда.
— Не думала о возвращенье даже! Я решилась!
А дальше — будь как будет. Мне всё равно уже!
Пусть нить мою обрежет Айса, (старшая из трёх сестёр Мойр)
душу — Ра Судом своим рассудит!
Иль незамедлительно Солар отправит
на искупление грехов в Аид!
— Нет. Погоди.
Коль так, открыться я должна.
Есть качество чудесное, сокрытое в моей крови.
Сейчас скажу. Присядь. Немного отдышись.
Я голос подарить могу и ясность мысли сохранить.
И в трудный час,
когда ты будешь Духом в теле Гидры находиться,
такое может пригодиться.
Но ритуал обмена и единства
осуществить нам нужно слаженно и быстро.
Точно в предрассветный миг и час.
Ведь кровь моя имеет качество чудесное такое…
— Благо дарю! Благо дарю, сестра!
Что нужно сделать, расскажи!
— Ты доверяешь мне всё так же, Гидрассиль?
— О, да! Себе не доверяю, как тебе всё больше!
— Садись ко мне поближе. Тише говори.
Ветер по Эфиру наши и чужие мысли носит.
Так непогода разгулялась. Не к добру!
И чую,
с малой девой Тарой волненье сердца происходит.
— Я тоже ощущаю дрожь и жар её на коже,
и потому сидеть и ждать здесь больше не могу!
— Уже не спорю.
И сдерживать порыв возмездия не стану.
Помогу.
Но прежде
тебя свяжу я прочной цепью лодки
и сразу к древу привяжу.
К тому, что крепче, толще.
Потом сниму заговорённый Зевсом поясок…
— Преображение сразу же начнётся! Укушу!
— Я знаю. Тише. Наберись терпенья.
Послушай, дальше что скажу.
Печать на пояске своей я кровью окроплю
И, коль успею, тебе, ещё не обращенной,
на шее сразу ожерельем застегну.
Дыханием глубоким, от Души
отдам мой нежный голосок.
Надеюсь, что на время.
Но, коль ко мне до полнолунья не вернёшься...
— Я поняла подарка ценность.
— Ты сможешь говорить, но станешь гидрой навсегда.
Ты сможешь рассуждать и ясно цели добиваться. Но —
твой голод я не утолю.
Тут я бессильна, Гидрассиль.
Набить звериную голодную утробу вдоволь
ты сможешь мелкой рыбой по пути.
Но Род морской не обижай, не зли.
Вот мой совет. Его, как следует, запомни:
Таись от света солнца на дне морском иль под скалой.
А к ночи в Дэльфах — дракона-Змеелова берегись.
Со слов Деметры-Геи,
он знает-помнит все твои грехи.
Коль С НИМ случится встреча раньше Девы-Тары —
иль уползай скорей или без боя сразу уступи.
Вину за гибель матери его — своею смертью искупи.
Не выбирая, примирись и сдайся!
Ты ж помнишь, Гидрассиль? Закон о равновесии гласит,
что: Кровь за кровь платить ВСЕМ должно РАВНО!
Лишь Змеелов — последнее дитя Дельфинии-дракона,
откроет чаду другого великого дракона — Красной Таре
— смысл возвращения её на ЭТОТ белый свет.
Надеюсь, ты успеешь раньше сделать то, что должно.
— Но, я опять воскресну после смерти, как и прежде!
— Он вырвет сердце у тебя.
Он знает, как убить Создания навеки.
— А как же все мои сиротки-дети?
— Не беспокойся, Гидра. Присмотрю.
— Не допусти, чтоб в Рим они опять попали,
Не то в жертвоприношеньях Яхвэ пропадут.
— Да. Верно. Обещаю. Спрячу. Увезу.
— И не срубили б витязи главу мою случайно,
не то всё будет как всегда и будет впредь.
Чинить Живущим — Зло
непреодолимо стану вечно!
— Да. Верно.
Ожерелие спадёт — никто убить тебя не сможет.
Нет в землях сих меча из красного драконьего стекла.
И нет того, в ком кровь Геракла нынче б чистою была.
Распутством Рима повсеместным испорчена она.
— Сталь звёздная,
что отпустить смогла б мою истерзанную душу,
была в руках Кризэса.
Он пал в бою неравном. Знаю — мёртв.
Сейчас у Здорга Зевса меч. Сама видала.
— Как жаль, что дОлжного свершить ариец не успел.
Мальчишкой-сиротой на рынке для рабов его я помню.
Прекрасный бедный мальчик-маг, не помнящий себя.
Пойдём сейчас на берег, Гидрассиль.
Закат совсем погас. Звезда взошла.
И Волны что-то слишком буйно разыгрались.
Пора нам к Истинному Свету мыслью обратиться.
Когда я утром Зевса поясок сниму —
Сколь сможешь долго сдерживай в себе
преображенье, голод, злость и силу.
— Не совладаю! Не смогу!
Проклятие Деметры превыше человечьих сил!
И превращенье совершается так быстро!
— Осилишь. Верю. Верь в себя и ты!
Я помогу, сестрица. Слушай и внимай.
Деметра – Мать,
и за своё дитя тебе отмстила.
И ты, как женщина,
понять её должна и с тем простить.
Благословить проклятие Душой
и кару эту возлюбить.
И не о мести ироду в преображенья миг мечтай.
Представь пресветлое дитя с душою чистой,
что жаждала сама зачать в любви, носить, родить.
И Тару-Лотос, как долгожданный чрева плод,
сберечь от ирода — желай всей материнской силой!
— О-о, милая Хари-ита! — задрожала Гидрассиль,
— Горячею рукой и верными словами
ты тронула во мне и воскресила,
что было сотни лет уже мёртво…
Я будто Человек и Женщина опять!
Благо дарю! Благо дарю тебе…. — И обняла, прижалась.
— В твоих речах
пресветлое дыханье Ра всё так же живо.
Да, я смогу! Сдержусь, сколь будет сил!
А ты? Потом? Как гидрой стану?
Могу сожрать тебя иль ненароком тяжко ранить!
— Не стоит страх в душе своей питать. Он губит.
Надеюсь, волны успокоит утра ранний Свет.
Начнём в преддверье восхожденья Ра точь-в-точь.
Лишь кроткий луч его из Тьмы ночной восстанет —
щитом от зла — его сиянье для Хариты Счастья станет.
А голод зверя позовёт тебя скорей в моря.
И я сказала, Гидрассиль, услышь и внемли:
Не прежним злобным зверем станешь.
Ты сможешь говорить и понимать людскую речь,
и принимать обдуманно решенья.
Но в облике чудовища останешься, пока жива.
— Прекрасно!
И это всё, чего желала сердцем я!
Хоть раз бы счастье материнства ощутить!
Благо дарю! Благо дарю! Я всё смогу, сестрица!
Что сотворила прежде — искуплю!
Найду, предупрежу благословенное дитя, спасу!
Умру, но Ирода остановлю последней силой!
* * *
А в это время в Кирияках
Аврора с Марфой и детьми
Давно расположились спать в дому,
где каждый год в священный праздник
участливый хозяин и хозяйка
дают паломникам ночлег, питьё, еду
за скромную деньгу.
Аврора будто и не спит — за дочь переживает,
И сломанные рёбра ей покоя не дают.
А Марфа в ясном сновиденье пребывает,
разыскивает Свет Души благословенной Лотос-Тары.
И видит много зол, что разными путями
догнать, остановить и истребить пытаются дитя.
Вот, будто бы одна змея,
что обитает в человечьем теле,
в отряде бравых всадников
то по дороге в Дэльфы скачет,
то по тропиночкам, карабкаясь, спешит.
И зверя суть под человечьим ликом
плащом и лживым словом прикрывает.
А меч с большою бычьей головой на рукояти —
что дважды проклятый на иродову смерть —
несёт-везёт сам ирод за своей спиною.
Убийство Девы-Тары демон-крат тот замышляет.
Афинского сатрапа, как несмышлёного юнца,
он льстивым верным словом направляет
на кровавые поступки, бесчестные недобрые дела.
Перед восхожденьем Ра — Тьма на Земле гораздо гуще.
Другое странное видение открылось Духу Марфы:
Вот под собою видит остров Саламис с высот полёта птицы.
Стоят две девы на одиноком дальнем берегу.
Одна вдруг засветилась сердцем, будто Ра Дуга.
И привязала корабельной цепью к древу
эта дева девушку вторую,
из злата поясок в одно мгновение с неё сняла.
Внезапно преображаться стала та,
черноволосая красавица вторая
и быстро становиться хищной неземною тварью.
Слетели с плеч и плащ, и платье, украшенья,
упали в травы густые волосы её.
И странно было Духу Марфы сверху видеть то,
Как светлоликая Харита скользкой скверной гидре
свой голос с дыханьем добровольно отдала.
И змее-тварь с чешуйчатым двойным хвостом,
по-человечьи нежно вдруг заговорила.
Поблагодарила Деву в светлом одеянье, изогнулась
и мощным гибким телом ей аккуратно плечи обняла.
Желанье защитить благословенное дитя
подруге страшной клятвой подтвердила
и сразу же в глубоко сине море бросилась и уплыла.
И та немая,
что на берегу одна встречать рассвет осталась,
благословила вслед змею поднятою рукой
и в слёзных чувствах с ней навек прощалась.
Смятенье в сердце Марфы поселилось.
Подумала она:
«С Олимпа Родом, верно, эти Бого-Девы.
Одна — Харита Аглаида. А другую я не узнаю…
Не уж-то это Гидра та, что некогда
Дэльфинию-драконицу предательством сгубила?!
В ней Страх и Тьма, уродство, красота
и боль немыслимых страданий человечьих чувствую и вижу.
Распутство, Горе, Гнев и Свет Любви, и чистота —
смертельной клятвою возмездья Злу соединены.
Куда ж теперь направилась она?
Неужто в Дэльфы?
И нам поторопиться надо!».
Ведунья Марфа Духом возвращалась к телу неспеша.
Вот подлетела к крову, где оно с детьми Авроры рядом оставалось.
Заметил Дух в других покоях свечение у спящего юнца в руках.
И Марфе показалось, что это юношеское сердце было.
То Зэофанес видел сон о том, как отомстит убийце друга,
И оттого сжимал в руке с рогатой бычьей головою чёрный нож.
А рядом, в комнате другой, и чище, и Убранством богаче,
храпел не толстый старец, не худой юнец,
не воин, не торговец, не пахарь, не чернец.
Не человек там в человечьем теле отдыхал,
а хитрый ростовщик — Златой паук — Анасис пребывал.
Для новых должников во сне златые сети создавал.
Подумывал о друге многоликом: архонте разноглазом.
О больной спине, омоложении своём возможном скором.
О возрождённой деве Таре-Лотос долго вспоминал,
Что, видно, прибыла с охраной в Дэльфы в этот час.
Одновременно рассуждал он о спасенье
или возможной скорой смерти Красной Тары,
об лёгком откупе её убийц в суде Афин.
Ещё,
он о жене своей любя и с нежностью подумал.
Что, верно, Гидрассиль
надёжное укрытие на дальнем острове нашла.
Он полагал, что Аглаида убережёт её в эфире
от взора зверя — «друга» —
разноглазого мучителя жреца.
И потому Анасис в сновиденьях порою улыбался.
Вернулась Марфа Духом в собственное тело.
Вздохнула и очнулась тяжко на своей постели.
Аврору сразу разбудила, подняла.
И тихо рассказала ей, что в явном сне видала.
Аврора задрожала, подруге в страхе поясняла:
— Юнец, которого в видении нашла —
послушник храма Зевса — Зэофанес.
А друг его убитый —
то бывший римский гладиатор,
беглец, страдалец и вдовец — Кризэс.
Златой Паук —
то важный ростовщик афинский. Точно знаю.
А разноглазый высоколобый жрец…
Они с Анасисом, я слышала, давно знакомы.
— Я поняла.
Не говори, и слёз не лей, сестрица.
В твоём подвале во время ритуала
всё видела и слышала сама.
— Необходимо Зэо разбудить,
от ростовщика скорее увести подальше.
Накину плащ, пойду-найду его сейчас же.
— С тобою вместе лучше нам идти.
Я — знаю, где послушника найти,
а ты — отыщешь верные слова. Тебе — поверит.
Спроси, прошу, кто и зачем послал его сюда.
Что должен сделать он. Куда стремится.
Чем дорог нож, что за туникой прячет на груди.
Объединив усилья, мы сможем сделать больше
для благословенного дитя.
— Гляжу, сильней Секвестра поседела.
Теперь она стара, как старшая моя сестра.
— Да, к сожалению, Аврора. Вижу.
Но я, поверь, ничем помочь ей не могу.
Такой болезни странной прежде не встречала.
— Тогда давай продолжим в Дэльфы путь!
Лечение — всёзнающий Оракул нам подскажет.
Послушника-юнца с собой возьмём туда.
Он по дороге все подробности расскажет.
— В единстве нашем — сила!
— Я тоже в это верю. Вместе сможем. Да.
Две девы быстро Зэо разыскали,
тихонько разбудили, увели.
Собрались сами скоро, как смогли.
По раннему недоброму утру
в безмолвии покоя пробужденья Эи
в дорогу тронулись они с детьми,
хозяевам оставив на неостывших ложах
щедрую оплату за ночлег, тепло, приют, еду.
Анасис исчезновенье мальчика проспал.
Куда, когда и с кем уехал Зэо — не видал.
Подумал он, проснувшись ранним утром:
«Да… всё же улизнул малец-пострел,
чтоб порученье тайное исполнить. Чьё?
Скорей всего — убийцу друга опознать.
А это значит — вновь молодого Здорга.
Мда-а, дела-а...
Кому ж на этот раз благоволит Фортуна?
Гляди, как разгулялась буря-непогода!
Пора Анасису отправиться в дорогу.
Не время мне на лаврах у камина почивать.
О, Зэо, Зэо… Ну, пойми, дружок:
один — ты Здоргу не помеха.
И мне немного жаль тебя».
Припомнив нож Кризэса под плащом юнца,
подумал вслух Златой Паук:
— Различны цели наши, маленький ариец,
но в деле мы одном с тобой… пока.
* * *
Беду почуяв, разными путями
Торопятся прибыть к Деметре в храмы
жрецы и созданные Яхвэ змее-твари,
и знающие правду люди чрез грозу-ненастье
прийти на помощь юной Деве-Таре
не лёгкими дорогами, тропинками спешат.
Аврора, Марфа, Зэо и Секвестра с братом
на повозке едут конным торопливым шагом.
Двум лошадям гораздо легче преодолеть подъём.
Лже Тэос-Здорг
в отряде гордо скачет с Кодром рядом.
Анасис – тяжко тащится в сопровождении раба.
В своей повозке тёплой, но тяжёлой
трясётся с полным брюхом по ухабам и камням.
А Гидрассиль – его прекрасная жена,
став мерзкой гидрой навсегда,
отправилась в последний путь — вплавь морем.
* * *
Тем днём, не многими часами позже,
подъехав к Фибсам, решился Кодр перекусить
и лошадям дать дух перевести немного
пред длинным горным переходом.
Сопровожденья старший воин показал сатрапу
Тот дом, где щедрые хозяин и хозяйка
паломникам всегда дают
достойные питьё, ночлег, еду.
Напившись вдоволь мульса
и отобедав нежною речною рыбой с овощами,
в опочивальню удалился сытый Кодр.
Он сразу завалился на лежанку отдыхать,
где этой ночью беспробудно спал Анасис
— давно ему знакомый ростовщик.
Лже-Тэосу достались скромные покои,
В которых прошлой ночью почивала Марфа
и Аврора с обоими детьми.
Лжэ-Тэос – Здорг не мог себе найти покоя в них.
Учуяв запах чистого дитя-Ахилла, он бесновался.
И голод зверя по человечьей крови разыгрался.
Здорг будто эхом слышал беспокойный говор дев,
Но смысла слов он не пытался разгадать иль уловить.
Дух падшей девы Секви страстью члены воспалял.
Но боле голод крови возбуждал
тончайший запах юной чистой Весты.
Здорг с ошалелыми глазами рыскал носом по углам,
Заглядывал, как зверь, в шкафы, на полки и под лавки.
Искал, искал следы, как будто день вчерашний.
Он ясно мыслить перестал и, злясь от голода,
Рубил-колол мечом кровати, кресла, одеяла.
На шум и гам вбежали два воина охраны Кодра.
За ними и хозяйка дома появилась.
Всплеснув руками, Лея раскраснелась, возопила:
— О Боги!
Что, гость, вам не понравилось у нас?
Зачем вы всё разбили и сломали?!
Не обернувшись, Здорг прохрипел:
— Здесь крысы повсеместно притаились!
В постели — кровососы-твари в изобилье!
Как мне позволили хозяева бездушные подать
Покои рядом с хлевом и овчарней?!
Оторопев, хозяйка Лея заалела.
И с гневом сломанную утварь оглядела.
— Изорвана постель! Побита вся посуда…
Здесь было чисто всё и цело, мило…
Керамику, стекло из разных городов свезла!
Цветы поставила живые…
Постели — шерсть и лён. Недавно на Агоре я купила.
Нет крыс и блох в покоях наших! Посмотрите!
Всё ложь! Неправду, постоялец, говорите!
И кто заплатит нам за этот весь бедлам?!
Лже-Тэос, прикусив язык, чуток пришёл в себя.
— Я заплачу! Не велика потеря и цена.
Не утварь, не постели —
сплошь грязь и хлам!
Уж лучше почивать не здесь,
а под открытым небом в сене!
Поставить стол туда и кресло тоже,
зажечь свечей!
Кувшин горячего вина подать!
Жаркое из оленины с кровью!
Живо! Я сказал.
Поставив руки в боки,
сквозь зубы добрая хозяйка прорычала:
— Дащасже! — Надула щёки Лея и сбежала.
И, меж солдатами рывком пройдя во двор,
звериным нюхом Здорг учуял с гор
тончайший аромат невинного дитя.
Учуял он, что где-то там в сей час Саманди.
Он здраво рассуждать уже не мог.
Рассудок гневом клокотал.
Призвал кивком хозяина прийти к вратам,
работникам его приказ отдал:
— Шалаш поставить на лужайке!
И тотчас принести еду туда!
Здорг ждал минуту. Бесновался.
Он жаждой крови закипал.
А зверь в чертах его лица клыками прорастал.
Желал он «ужина» другого.
Вот крепкий грек-атлет пришёл
один
без яств, вина, и не спеша.
— Что,
постоялец скромный, нужно?
— Кто знает эти горы?!
— Мы все. А что ты хочешь?
— И все тропинки знаешь тоже?!
— Я здесь родился. Здесь живу.
Но в горы не пойду.
Я занят важной службой у дороги.
— Как — не пойдёшь?!
Я прикажу… Я заплачу — пойдё-ёшь!
— Ты кто, болезный? Что с лицом?
Позеленел… На шее пятна… Жилы вздулись…
И сгорбилась спина совсем…
Ты заразился чем?
— Да я здоров! Стократ тебя переживу!
Я-а…
Тэофанэс-с…
Трагос-с…
Баф-фомет!
— А имя по делам даётся людям.
Ты, верно, это знаешь, хоть не грек.
Ведь Трагос — греческой молвой — козёл?
Так вот и следуй, чёрный козлик, по своей дороге.
— Я Кодра гость! Я гость сатрапа!
— В МОЁМ ты доме гость незванный.
Ты груб, и с доброю женой моею не учтив…
Здесь ЛЮДИ от дороги долгой отдыхают,
в моленьях постоянных пребывают.
Ты всем мешаешь, Трагос Бафомет.
Ещё — «ожесточёньем сердца» болен.
Ты так рассудок здравый вскоре потеряешь.
Пока не стало слишком худо или поздно,
сходи-ка к лекарю скорей…
И въезд пред этим гостем
постоялого двора хозяин запер.
Здорг ошалел, вскипел!
Такой отпор от человека он не ждал!
И в постоялый двор ломиться он не стал.
Взыграли гнев и гордость.
"Ну-у погоди же, грязный грек!
Придёт в твой дом война,
тогда ты завопишь и за стенаешь!"
Взглянув на небеса,
он понял, что до заката,
верно, пять часов осталось.
Подумал ирод:
«Коль все,
кто здесь живёт, дороги в гОрах знают,
Так нужно разыскать мне пастуха!»
Взглянув на склоны,
увидел и услышал Здорг отару.
И к ней чрез все поляны и овраги,
Преград не замечая,
он резвым бегом поспешил.
И налетев, как смерч на пастушка,
Он насмерть напугал беднягу.
Одумавшись немного,
Здорг выкупил одну овцу за золотую драхму.
Вцепившись в горло ей клыками,
Вспорол овечке брюхо за кустами.
Сожрав трепещущее сердце, выпив кровь,
Здорг-ящер грузно сел, прилёг, вздохнул.
Взглянул на лес и луг, и мельком на отару.
Увидев, как пастух уносит ноги прочь, вскочил.
В мгновенье ока он юнца опередил.
Схватил беднягу за плечо, на землю повалил,
скалою серою навис над ним.
И, глядя пристально в глаза, провозгласил:
— От сей минуты, раб,
ты нем к речам людей, как рыба.
Ты будешь слышать только голос МОЙ.
И подчиняться будешь МНЕ беспрекословно.
ЗАБУДЬ, что сделал я с твоей овцой!
Теперь же отвечай: ты знаешь эти горы?
Полуживой пастух, трясясь, едва кивнул.
Здорг:
— А в Дэльфы тропкой горной проведёшь?
Дар речи мальчик потерял и, не моргая, отрицал.
Мол, я не знаю.
Здорг-ящер:
— Где егерЯ живут?
Где беглецам в горах укрыться можно? Знаешь?
Ни слова вольный парень не сказал.
Здорг-ящер на ноги его легко поднял, тряхнул
И зА спину зашёл мальчишке.
Флёр юности вдохнул, оскалился
и зашептал тихонько на ушко,
когтями перед юношей играя:
— Убью тебя. Гляди.
И сердце вырву из груди…
сож-жру его трепещущим живым…
А перед тем, юнец,
ты предо мною голым задом, как гетера, на колени встанешь.
Войду в тебя как в деву жезлом так,
что диким криком содрогнутся горы
и кровью выпадет роса на травы под тобою.
Ну-у… С-слышиш-шь, грязный грек?
Немедля укажи,
где беглецам в горах укрыться можно!
Последний раз по-доброму прошу.
Иначе…
мгновения тебе осталось жить!
Пойду потом и разговорчивей кого найду.
Ведь там твоя семья, деревня?
Я вижу, под горою белые стоят дома.
И, содрогнувшись,
парень гибель всей своей семьи представил.
Он задрожал и духом надломился.
Глаза отвёл, рабом склонился.
— Ннне тттрогайте село, ррродню.
Дда, господин мой, я ссогласен.
Где егерь — ппроведу и-и ппокажу.
— Так значит, по земле ходить семье,
пока ты будешь мне полезен.
Я ЗНАЛ, что Страхом Дух легко сломить.
Порадовал, не скрою.
Идём со мной. И стань проводником.
Пока не трону. Сыт я. Улыбайся, гой!
Где тут ручей? Омыться надо.
— О-он рядом, господин.
Я пппокажу. Пппойдём.
Овцою жажду крови уталив,
смыв грязь и кровь в ручье студёном,
на человека Здорг помалу стал похож.
Втянулись когти, спрятались клыки.
Стал взгляд светлей, и гладкой, белой — кожа.
* * *
Проспав в покоях придорожных полтора часа,
Кодр получил отчёт хозяина о беспокойном госте.
Узнав от Ноя — "смотрящего солдата",
что Трагос Бафомет ушёл,
Подумал, что, видимо, «стратег» сбежал.
Не понимал сатрап: «Куда? Зачем?
В чём исчезновенья кроется причина?»
Решил, что ожидать он Тэофанеса не станет.
«Коль сам в сопровожденье напросился,
то и найдётся, вражеский лазутчик, сам».
— Седлайте лошадь и подайте плащ, —
сатрап охране приказал
и вышел на широкий двор.
В седло легко вскочил тотчас же,
Глаза поднял и сразу увидал,
что Тэофанес Трагос Бафомет
с испуганным юнцом у врат стоит.
— Подайте гостю его красный плащ и лошадь.
Что?
Не спалось тебе? А, Бафомет?
— Я полон сил.
И в отдыхе пока что не нуждаюсь.
Я сделал то, что ты просил.
Мне непогода не помеха.
Кодр брови приподнял,
А Тэос гордо продолжал:
— Пока ты отдыхал, сатрап афинский,
я о тропе к укрытию в горах узнал.
Вот проводник. Его услуги щедро оплатил.
— Хм… Неожиданно… Похвально…
— чуть с изумленьем Кодр провозгласил,
Но всё же раздраженье он в словах заметил.
Хозяина ночлега взглядом пригласил.
Тот сразу подошёл, кивнул, спросил:
— Что,
мой правитель мудрый, нужно?
— Патрокл, коль есть,
продай для провожатого мальца коня.
— Нет, мой сатрап. Прости.
Тебе — я не продам. Бери.
Мальчишка этот — пастушок наш местный.
Дорожки, тропки в горах знает с детства.
Он добр, смышлён, болтлив немного, но,
видно, буйным воином твоим напуган.
Побереги его, прошу.
Когда отпустишь с миром —
То отрок сам и приведёт домой коня.
Прими, как уважение моё, правитель,
с седлом лихого скакуна.
Кодр был почтенью рад, но всё ж
хозяину оставил за обед, услуги и приют
три золотые драхмы и серебряный статэр.
И вновь отправился отряд в дорогу,
на поиски лазутчиков врага,
направив лошадей своих
извилистой тропинкой в горы дальше.
* * *
Петляла тонкая тропа чрез косогоры, рощи.
В ущельях томных пропадала без конца.
На склонах проявлялась чаще, больше.
ПринУжденный юнец едва заметною стезёю
вёл молча вооружённый греческий отряд
в дом егеря — родного брата своего отца.
Не торопился пастушок, ведь знал,
что может приключиться с дядей,
и потому намеренно ложбинами петлял.
Украдкой наблюдал и разгадать малец пытался:
«Ужели Кодр! — сатрап афинский!
С ужасным кровопийцей нынче заодно?!
Коль так? Тогда…
всё в мире нашем очень изменилось!
И, стало быть, пришла незваная Беда!
Мне остаётся уповать на собственные силы,
чтоб от напастей уберечь родню».
И всю дорогу мальчик размышлял над тем,
как оградить и Ларга, и сестрёнку Геру
от того, что уготовил людям ирод-зверь.
Но помня,
как в одно мгновенье тот его догнал,
Мальчишка не решался убежать,
Пустив вдоль по извилистой тропе меж гор
во весь опор коня.
И постепенно чувство страха обуздав,
Чуть позже пастушок и распознал,
что Кодр – правитель — в разговоре,
на самом деле с этим зверем неучтив,
а будто с ним в стратегию играет.
Тогда подумал пастушок:
«Не прост, видать, наш Кодр-воитель,
коль будто бы на ремешке он рядом держит чужака.
И, значит нужно изыскать лишь краткое мгновенье,
Чтоб предупредить правителя о Зле,
сокрытом в недочеловеке в рубиновом плаще.
Так, истинным служеньем вдохновившись,
Малец смышлёный непредумышленно отметил,
Как быстро вдруг закрылись у цветов бутоны,
Как замолчали и укрылись пташки в кронах.
Как в вышине поднялся хладный рваный ветер,
и начал злобно ветви гнуть, ломать, вертеть их.
Так пред последним переходом и подъёмом в гору,
Где дом его родни в лесу стоял,
Над головами громы вдруг загрохотали,
и пламень алых молний ярко заблистал.
Хотел наш пастушок сказать сатрапу,
Что надо бы в ущелие ненастье переждать,
Но «чёрное заклятие» связало напрочь речь.
И, осознав несчастье это, онемевший мальчик
лишь перепуганно себе под нос мычал.
Учуяв мысли и стремленья пастушка
Лже-Тэос Здорг тотчас же поспешил подъехать ближе.
Его порыв хоть с кем заговорить сдержал.
«Что, червь, хотел сатрапу рассказать?
О чём желал предупредить?!
Сказал же: будешь слышать только голос МОЙ!
Ты вдруг ослушаться решился, Гой?!»
И пастушок на небо взглядом указал.
И чётким жестом показал,
Что может при такой грозе случиться
с людьми и лошадьми в горах».
«Ах, вот ты, раб, о чём?
И вправду непогода разгулялась.
Вижу. Вижу.
В ненастье этом странность нахожу.
Грохочет, нарастает гром всё ближе,
и полыхает столько красных молний,
А небо чисто, будто ясным днём…
Да-да. Тебя я понял. Непогоду переждём.
Укрытье, говоришь, здесь где-то рядом?
Ну, хорошо. Веди. Идём».
Кодр суету двоих увидел,
меж громами скорей воскликнул:
— Что там, стратег?!
Что проводник наш говорит?!
— О, мой правитель!
Мальчик нем! Но ясно дал понять,
Что надобно грозу нам переждать!
Мне жестом указал,
где есть надёжное убежище в горе!
— Пускай ведёт! Мы следом едем!
Темнеет быстро! Возможно, заночуем там!
— Да, господин мой!
Ведь это мудрое решенье!
Лже-Тэос к пастушку вернулся колким взглядом,
Беззвучно шелестел, укрывшись от ветров плащом:
«А ты — и не пытайся хоть бы с кем заговорить!
Не то мгновения тебе лишь жить!
Об этом спи и помни!»
И мальчик осознал, что, видно, зверь
Его все мысли слышит.
И, чтоб себя сейчас и впредь не выдавать,
стал мысленно свистеть иль напевать.
А после рассуждать, как именно теперь
Без слов правителя о Зле предупредить.
* * *
В тот предвечерний час у Дэльф в лесу,
две Тары на Перекрёстке Времени сошлись.
Как всё случилось автор нам поведал раньше.
Они нечаянно через Врата Священнные
от жгучих чувств в Душе прошли.
Соединились Духом обе в детском теле.
И оттого стихии пробудились.
Продлился адский шторм.
Взметал листву порывом хищный ветер.
Гром всех зверей и птиц
по норам и укрытьям разогнал.
От частых красных молний
люди разбежались по домам.
Приняв решенье верное одно, возвращались Тары к маме.
Крылатый волк и красный пёс — обеих их сопровождали.
Свет факелов увидев, и голоса родные услыхав,
метнулась Самандар к груди родителей припасть.
Крылатый Дух Семаргла мгновенно невидимкой стал,
Рубин вперёд к друзьям трусцою радостной бежал.
А Мэхдохт пса блестящие глаза средь чащи увидала,
затем узрела рядом дочку — Самандар.
Марк следом меж деревьев продирался.
Завидев дочь, он счастьем воссиял.
Мать ойкнула в слезах, скорее подбежала:
— Луна моя! Цела?! Жива?!
— Жива. Да, мама.
Отцу Саманди улыбнулась:
— Марк, ты? Я не ждала.
А Марку резануло ухо
легата доблестное имя.
Он пожалел, что приказал
себя отцом не называть.
Во здравии дитя своё увидев
и облегчённо плечи уронив,
Марк дочери ответил обиженной с улыбкой:
— Да, я.
Твой папа, детка, здесь.
Благословен тот час,
когда вернуться всё-таки решила.
Сердечно рад! Я вижу, ты цела?
Едва нашли. Так далеко ушла…
Я волновался… очень.
Саманди:
— Я тоже очень рада, папа.
— Па-па…
Как сладостно звучит в твоих устах!
Отныне только так и называй меня
везде при всех!
Мать дочку крепко обняла и приласкала.
Марк — поднял на руки легко своё дитя,
Прижал к груди и бережно понёс обратно.
А Мэхдохт прочно за руку её держала,
обоим нежно улыбалась
и освещала мужу факелом тропу.
Дышали обретеньем счастья трое,
и возвращались поскорей к костру.
А непогода, разгулявшись, гнула кроны.
Задуть огни порывами старался ветер.
Тем сбить пытался он с пути семью.
Душа Санти к Саманди обратилась:
«Такое единение сердец у вас впервые?»
Саманди — ей, не открывая рта:
«Да.
Отец так бережно несёт меня!
Так слАдки и теплы его объятья…»
Санти:
«Что,
прежде нужно было потерять дитя,
чтоб обретенье счастья осознать?»
* * *
Над Дэльфами в лесу костёр пылает.
Бушует хищный рваный ветер. Озверела Геи ночь.
И по ущельям вихри дикой стаей завывают,
ломают ветви в кронах и кустах.
И от поленьев огненные искры отгрызая,
невидимые твари уносят их снопами,
размётывают злобно, то в стороны, то ввысь.
Так боги навевают страх
и отбирают силы у живых.
И, чтоб в живых остаться людям,
Надо бы тепло, укрытье иль палатки.
Но их с собой у александрийцев нет.
Ненастья ничего не предвещало
всего каких-то полтора часа назад.
И берегут огонь и лес, и рощу от пожара
три друга боевых: Уилл и Минка, и Мэнэс.
Таг-Гарт и Тэррий вместе возвратились.
Запахнув плотней плащи,
негромко рассуждают о Сатире.
Поглядывают на лесную злую тьму.
Адонис крайне рад, что вовремя отдал
Санти-Саманди в витом серебряном кольце опал.
Все пятеро — возвращения мальчишки ожидают
и каждый молится кому-то про себя,
чтобы Саманди в тёмной чаще не пропала,
чтобы родители скорей нашли во здравии дитя.
Таг-Гарт один подозревает,
что ураган сейчас в душе Санти огнём пылает.
А вихри крутит и ломает ветки
омрачённым сердцем
— мальчик-Ставр.
И лишь тогда ненастье злое прекратится,
когда со Ставром Дева-Тара примирится.
Поговорит возлюбленная пара магов
и успокоит добрым словом Огнь и Воды,
смирившись с положеньем нынешним своим.
«Любовь сильна! Она одна непобедима!»
Как заклинанье Таг-Гарт повторял.
«Вернись скорей, дружище Ставр…
Найди и обними свою Санти!
Так будет мирно.
Так будет верно».
А он и услыхал.
Почуял сердцем маг-балий
зов сердца друга-человека. Вразумился.
И, за собой коня замёрзшего ведя,
он вышел к месту рьяного огня.
И так случилось,
что вернулись к точке сборки
в единую минуту
Рубин и со счастливою семьёй дитя.
Таг-Гарт тотчас воскликнул, подскочил,
Чтобы смягчить мгновение неловкой встречи:
— Сбор, воины! Подъём!
Уж засиделись и заждались.
Тушить костёр, зажгите факела!
Ты как, Саманди-девочка, цела?
Она кивнула.
Марк перехватил тот беспокойный взгляд.
По-доброму глазами другу улыбнулся.
Уилл:
— Ну, слава, богу Ра! Нашли! Цела!
Я волновался…
Тэррий:
— О-о… А я так ни на миг не сомневался,
что с Рубином будет в безопасности она!
Домой. Пора.
Уверен, друг мой Ларг заждался.
И со своею маленькой богиней — ГЕрой —
славный ужин приготовил нам.
Уилл:
— Да… И надо бы узнать,
ужели зажила рука у Иа.
Марк:
— Решено. Конечно, едем. Собирайтесь.
Тэррий:
— Не едем, братцы, а идём.
Идти надёжней в темноте при непогоде.
Сатир осмелился, приблизился к Саманди:
— СантИ,
мой красный тёплый плащ… Прими?...
Подняв глаза,
Санти едва сдержалась в детском теле.
Магиня не всплакнула.
Кивнула, и глазами еле улыбнулась.
— Благо дарю тебе, балий.
Твоей заботой я согреюсь.
Взглянув в глаза Сатира,
Мэхди немного губы подхватила.
Жалея дочь и бывшего раба,
юнца кивком приободрила.
И Таг-Гарт увидал, и увидали все другие,
как бешеное пламя вдруг в костре утихло.
Крутить и рвать плащи и кроны ветер перестал.
— Сынок, укрой коня накидкой,
— шепнул Уилл Сатиру.
И незаметно по плечу юнца похлопав,
он по-отечески свой плащ ему надел.
Мэнэс свой плащ вручил Уиллу.
Старик, не сопротивляясь, принял и накинул.
Друзья отправились в обратный путь.
Адонис первым вёл тропой коня.
А Паки привычно строй замкнул.
* * *
Дом егеря томился ожиданьем.
Горячий ужин готовился на всех хозяйкою с утра.
Собаку и коней учуяв, всполошились гуси в хлеве.
И навострили ушки раненые звери и сИроты-щенки,
что находились там на излеченье.
Дочурка егеря — хозяйка дома — Гера —
Гостей услышав, подбросила поленьев в печь
и сразу настежь отворила двери.
С затаённым любопытством девочка ждала
Такого же ребёнка, как она сама.
А Иа, выбежав во двор,
встречал улыбкою друзей.
Зажившею рукой,
любя, трепал Рубина.
Замёрзших лошадей
поочерёдно ставил в стойло
снова юный Иа.
Уилл был несказанно рад
увидеть сына здравым, молодым.
И, как отец, с тревогою отметил,
что тот опять вдруг почему-то онемел.
Всем Гера налила воды омыться
и ткани утереться подала.
И приглашала сразу сесть за стол.
Давно готов был славный ужин.
Сказала хлебосольная хозяйка:
— К огню садитесь, грейтесь.
Отец сейчас придёт. Он задержался хлеве.
Сегодня гарпии птенцов
по случаю в горах нашёл.
Как видно, мать вчера была убита
из-за когтей и синя оперенья.
Жестокосердны стали очень люди!
Осиротело деток двое.
Отец их под гусыню подложить решил.
Но гарпиям гусыня — матерь не заменит.
Как раз и подоспел отец её войти.
Омылся он и вытер руки.
Огладил дочь и в лоб поцеловал.
Нарезал мясо оленины, подал мульс.
С гостями рядом сел за стол.
— О… Как я рад, друзья! Не пуст сегодня дом.
Ненастье не задело? Не замёрзли?
Такого не бывало в сих местах,
Чтобы гроза была сухой.
Без грома — столько красных молний!
Боясь привлечь внимание Саманди,
Сатир присел к огню, жевал лепёшку с сыром.
Не поднимал смущённо взор на деву он.
Уродство ног маг возрождённый проклинал.
А девочке его тогда и видеть было больно.
Адонис это понимал и,
взяв еду и мульс слегка остывший,
скрипя спиной, присел к Сатиру ближе,
чтобы мальчишку словом поддержать.
Саманди Марку:
— Я на птенцов хочу взглянуть, отец.
— На гарпий? Я не против.
Ко времени и месту снова
был красный плащ Сатира. Верно?
Хотя, гляжу, ты всё-таки замёрзла.
Признаюсь: я не видел прежде
Такой сухой и ветреной грозы!
При частых громах
блистало СТОЛЬКО красных молний!
Дитя моё,
согрей окоченелые запястья, ноги.
И платье хорошенько просуши…
Насыть живот и лишь тогда
иди-гляди на деток гарпий.
— Благо дарю.
Я выпью молока
и съем лепёшек с мёдом.
Отец, я мясо не хочу пока.
Услышав это, Мэхдохт, чуть не плача,
супругом молча восхищаясь, засияла.
И в чашу Марка щедро подлила горячего вина.
Но увидав,
что дочь на дорогого друга даже не взглянула,
мать огорчилась и Саманди нежно обняла.
И Гера ближе подошла,
любуясь золотыми волосами гостьи.
На мать её — красавицу, тайком глядела,
и представляла мамочку умершую свою:
— Поешь, Саманди. Подожду.
Сегодня удались овсяные лепёшки с сыром.
Верно? Я старалась.
А после покажу, чем лес ещё сегодня одарил.
— Согласна.
Садись-ка рядышком со мною, Гера.
Как много ты уже умеешь делать!
С-с горячие лепёшки!
Чудесный аромат, молочный нежный вкус!
А я — могу читать, писать и…
больше ничего, пока что, не умею. Жалко.
С трудом держусь в седле одна…
— Красивая на волосах твоих заколка с камнем.
— И не обычная такая.
Я покажу секрет её тебе. Потом.
А хочешь, познакомлю ближе со своим конём.
— Пойдём сейчас?
— Пойдём!
И Таг-Гарт слушал, наблюдал и любовался ими.
Как со спины — так будто девы были близнецы.
Лишь Геру — верно, Олимпийка Гера одарила тёмным власом.
Ну, а Саманди — Мэхдохт одарила власом красно-золотым.
* * *
Окончен ужин. Александрийцы обогрелись,
Набили олениной нежной животы.
И в чревах тяжесть и усталость ощутив,
по лавкам воины спокойно разбрелись.
И лишь Сатир не отходил от жара очага.
И, глядя на поленья, всполохи, огни,
он пребывал в виденьях прошлых жизней,
как будто в забытьи.
В мальчишке витязь Ставр переживал и гладил пса.
«Ушла моя Санти, с собой не позвала».
Марк тяжко встал из-за стола:
— Уилл, расставь в сей час посты, дружище.
Пусть будет смена каждых два часа.
Хоть ветер стих, гроза прошла...
— ужасный холод сохранился.
Мэхди, любовь моя, пойдём-ка отдыхать.
Ты, верно, очень утомилась.
— А дочь?
— Пускай с подружкой поиграет.
Устанет и придёт в постель сама.
Уилл, спиною маясь, грузно приподнялся.
Взглянул на Иа кратко.
Тот молча улыбался и в охрану рвался.
Но Уилл дал Паки знак рукой: одеться лучше,
взойти на крышу с луком, занять пост.
А Минке — взглядом подал знак:
Надеть доспех, накинуть тёплый капюшон,
с мечом тотчас пойти во двор.
Так трое вышли, встав в ночной дозор.
* * *
Из недр Земли,
из древних градов-храмов,
что стали некогда подземным светлым миром
— дном в Потоп и Хлад —
пришёл высокорослый, умудренный вечной жизнью
Белый жрец.
Почувствовав, что в верхнем мире вскоре Зло свершится
подняться на поверхность МИдгарда решился,
чтоб осмотреться и может быть вмешаться,
коль у земных людей не хватит сил Беду предотвратить.
Жрец белый древним знаньем обладал.
Он знал, как совершают купола-часы эпох отсчёт.
Севильиной звезде пришла пора взойти на небеса!
И Зло в си дни в стократ опасней для земных творений!
Через тоннели, и после — залы, лабиринты Крита,
запрет нарушив, тайно и пробрался Норд на этот свет.
Тьма. Звёзд, светил не видно и бушует страшный ветер.
Маг беловласый огляделся и зрением волшебным увидал:
Преодолевая валы грозового шторма,
ко брегу Итии стремится
одно из многих злобных магических существ.
То Гидрассиль была в змеином жутком теле.
Подумал Норд, что между гидрой и людьми
не может быть по силе равным счёт.
Став невидимкой, подземный светлый маг
решил за нею тайно проследить.
Продолжение главы 3 "Звезда" в части 2