In the old age black was not counted fair,
Or if it were it bore not beauty's name;
But now is black beauty's successive heir,
And beauty slandered with a bastard shame:
For since each hand hath put on Nature's power,
Fairing the foul with art's false borrowed face,
Sweet beauty hath no name, no holy bower,
But is profaned, if not lives in disgrace.
Therefore my mistress' brows are raven black,
Her eyes so suited, and they mourners seem
At such who not born fair no beauty lack,
Sland'ring creation with a false esteem:
Yet so they mourn, becoming of their woe,
That every tongue says beauty should look so.
Исконно чёрный цвет и красота,
Как день и ночь, считались антитезой,
Но изменился вековой устав,
И старые законы бесполезны.
Искусство научилось шельмовать,
Уродливое делать совершенным,
И красота утратила права,
Как всё земное, оказалась бренной.
Вот оттого-то моде вопреки
Глаза и брови у любимой чёрны.
И кажется, что в трауре они
По женщинам, приличиям покорным.
Но этот траур так неотразим,
Что меркнет белизна в соседстве с ним.