С некоторых пор мне менестрелю на министрельбище и апологету химической реакции на первый взгляд, напрочь разочаровавшейся во мне женщине, любовь представляется разменной монетой, и не более того.
Отпочковавшийся не подлежит диализу, успокаивал я себя, твёрдо зная, что объективность теряю на фотосъёмках любовных сцен.
А эта фривольно позирующая модель, обладавшая обширным помещением вкладов и не относившая себя к товарам широкого потребления, свалила всю вину на меня.
Кряхтя и чертыхаясь, я согнулся под невыносимой тяжестью безосновательных обвинений.
Перед тем как изъять очередную деву из амурной циркуляции и расстаться с ней, обладавшей изворотливостью ворота колодца, я припечатал ни к чему не обязывающим поцелуем её носик, напоминавший кнопочное устройство и ретировался.
Мечта обставить гостинную в шахматы пришвартованной у бруклинского пирса яхты, исписанной дорогостоящим граффити без женской помощи, преследовала меня.
Без вины виноватый после принесения извинений я без лишних пререканий тщательно вымыл руки.
Тугоплавкий металл в голосе, рассматривавший щекотливые вопросы, касающиеся запаха её подмышек с немытыми пятками, скрывал явную нервозность.
Но истиная завуалированная причина не подлежит огласке, так как трансгендерные наклонности преследовали разорителя семейных гнёзд со школьной скамьи.
Меня принимали не за того, но и не отказывали в благосклонности.
Непродолжительные романы подкаблучника в наработанной с годами манере набили оскомину и натёрли мозоли.
Всё это усугублялось закравшимся змеиным сомнением, а не переусердствовал ли я, пытаясь эволюционировать язык в процессе доказательства собственной правоты и левизны бесконечных уговоров.
Иногда во мне говорил потерявший страх и не нашедший сил признаться себе в заложенном изъяне.
Но в этом я весь и ничего поделать с собой не могу, не хочу и не буду.
Да, чуть не забыл - вчера записался на трансгендерную операцию.
А пока чешу себя надеждой, что люди будут читать меня после своей смерти.