мне давно пора о тебе забыть, перестать о тебе писать,
спрятать подальше в шкаф твои фото и теплый свитер,
прекратить марать строчками до краев исписанную тетрадь,
собрать чемодан и уехать в холодный Питер.
стать немного циничнее и слегка черствее,
заменить стишочки на книжечки о большой любви,
носить строгие юбки и ожерелье на тонкой шее,
иметь больше смелости и того, с кем можно поговорить.
к кому можно прийти хоть пьяной, хоть после очередной истерики,
рассказать о дурацкой погоде и в сердце, и за окном.
я могу, конечно же, быть добрее и мягкотелее,
продолжить писать стихи и ходить пешком,
я могу продолжать смеяться над одиночеством,
всем говорить, что главное не любовь, а самодостаточночть,
но твердо знать, что это мучение никогда не кончится,
пока я ищу твою тень между каменными фасадами.
я могу с кем угодно ходить по парку, жуя шоколад или кислые леденцы,
говорить какому-то мальчику, что на свете мне нет никого родимее.
я смеюсь над влюбленными, словно они глупцы,
но каждую из миллионов звезд я зову твоим только именем.
я могу смотреть с кем-то фильмы, варить супы,
я могу стать грубой или до дрожи по телу злой.
я могу жить по-новому, но часы проводить среди шумной густой толпы
в ожидании неожиданной встречи с дурным тобой.
я могу не спать сутками или снова в тебя влюбиться,
бежать за тобой босиком по дороге из мокрого красного кирпича,
я могу постоянно смотреть, как другие твои девицы
смеются, уткнувшись в теплую ямочку у твоего плеча.
я могу, лежа на чьей-то груди, говорить о большой медведице,
делить с кем-то горячие простыни пополам,
но, наверно, однажды мы с тобой все же встретимся,
и однажды каждый из нас заплатит по всем счетам.
я могу, конечно же, за рукав рубашки кого-то тащить в кровать,
я могу каждодневные муки дурного сердца свети к нулю.
я могу, конечно же, о тебе забыть, перестать о тебе писать,
но можно тебя всего на два слова, кричащих, что
я тебя так
люблю.