На изнанке зашторенных век
только тени от отблеска с улиц,
но мне хватит их, чтоб в голове
меня линии жизни коснулись,
чтобы в их паутину не влезть,
но притом провести параллели
и сплести свой "Норвежский лес"
в переплёт (плоть страниц— пара елей).
Я сижу у окна. Пейзаж
размывается в автопортрете.
Я симфонию жизни в пассаж
уместил и, зажав там баррэ, те
лишь струны души задевал,
что горбатят мне анкер-спину.
Сухой кистью "Девятый вал"
напишу и глаза не разину.
Так как столь герметичен мой трюм,
то о том, чтоб слезами истёк глаз,
я не смею мечтать и смотрю
на весь мир сквозь холодные стёкла.
Я сижу у окна. Пишу
натюрморты с живой натуры,
неподвластной карандашу,
ведь в полёте фантазии туры
лучше, чем вне зашторенных век,
что блестят и без отблеска с улиц.
Король жизни в своей голове,
я сижу и считаю козюли.