... я пишу из туалета:
тут свежо и больше света,
нет соседей, есть бумага
и открытое окно.
Ночь. Россия. Жмут колёса.
Путь не крёстный и не постный,
но вопрос: «зачем я еду?»
актуален всё равно.
Пораспиханы баулы.
День насуплен, люди – снулы,
горизонт как час – неровен,
и просрочено пивко ...
А базар! – пошлей не встретишь.
Этот путь – народный фетиш,
и не слиться с этой массой
очень-очень нелегко.
Впрочем, я ещё не слился.
У сортира хвост скопился.
Жму педаль и вижу шпалы –
понимаю на весу,
что чреват мой путь не боле,
чем потерей силы воли.
Впрочем, риска нет: до цели
и бессильных – довезут.
На фига мне униженье
сквозь чужое предвкушенье
жизни беспричинно сладкой
ехать полному тревог?
Но и это всё не ново –
сяду! Сяду в подкидного
убивать тоску и время
самой южной из дорог …
* * *
Я дышу прибойной гнилью …
Не допить мне чачу – вылью.
Вкус убогий раздражает
так же точно, как бока
этих дур из целлюлита,
сплетен, тряпок, общепита,
для загара крема, глазок,
недостроенных пока,
их мужей рогопузатых,
продавщиц, водил усатых,
пар счастливых и – семейных
с парой деток на хвосте …
Д-дурачьё! – Сгорят-облазят.
бабы-суки ходят-дразнят
мужиков-козлов обзором
и расслабленностью тел.
Боже, боже, как же я – тут?!
Знать, придётся выпить йаду …
Или, в новые кроссовки
влезши, в горы сигануть.
Проще, правда, взять пол-банки,
чем в свои, но всё же рамки,
втиснуть путаницу мыслей
да распутать как-нибудь.
Я – не скот! Я – рыцарь стопок!
Ваших муравьиных тропок
мне – без надобности … «кстати, –
л-любопытнейший маршрут» …
Надоели чайки, жопы!
Я ж объездил пол-европы! …
«Не бывали? … Я бы тоже …
Вы тут с кем? … Вас как зовут?»
* * *
Я чешу, где шелушится.
Сталактит в руках крошится.
Нужен мне, или не нужен –
ноль пять евро – не цена.
Впрочем, денег поистратив,
я вопросом «чего ради»
перестал терзать сознанье:
дайте к истине – вина.
Лучше чачи? Я согласен!
У меня – коньяк в запасе.
Думал выпью – пораскину
чем осталось от мозгов,
о своей и прочей жизни.
Да всё как-то … Видно, скиснет.
горы в висе, словно груди, –
облачка вокруг сосков.
Пляж, газеты, оригами …
Я прибавил. Так, - боками.
И заметно оживился -
мне б всё эту или ту.
Подгорел. Теперь облажу.
Из тени глазами глажу
силуэты против света
и детали на свету:
волоски, ключицы, лямки …
Я гляжу на них из рамки
щедро выделенных КЗОТом
отпускных рублей и дней.
Эти чайки, эти попки …
Я ползу наверх по тропке,
и чужой недоброй воли
сила тает вместе с ней.
* * *
… полдень. С мокрой проводницей
мне бы лечь, да лень возиться.
Будет станция и пиво,
в карты ждёт играть сосед …
Я везу домой ракушки,
фотку Зары и подружки.
И подружкин странный номер. –
Та – дала, а Зара – нет …
Вот об этом и базары.
Вспоминаю лифчик Зары.
что под ним – совру соседу,
(выйдет скво его едва).
Мы болтаем без умолку.
Жаль, парнишка влез на полку:
нам его так не хватает –
чтоб дурак был два на два.
Дует в щель истёртой рамы.
У меня опять все дамы,
обсуждаем пиво, шмотки, –
чё почём и всё подряд.
Наши вещи как живые
толстые сторожевые,
что уснули мордой в лапы
в ус не дуют и храпят.
Я пишу из этикета.
Мне уже не нужно это -
мы с соседями похожи,
как деревни за окном.
Всё одно – поля, бурёнки,
загорелые ребёнки.
Мыслей нет. Меня ласкает
и опутывает сном …
("БеSSодержимого", 2007)