Вдоль поля брёл я в жаркий полдень,
в теньке берёз сидел старик.
Спиной к стволу, как древа корень,
печёный солнцем, вид безлик,
С дорожной палкой на коленях,
смотрел куда-то в горизонт.
Под сень листвы я в двух саженях
подсел к нему, тенёк влечёт.
- Давно идёшь? - завёл степенно
я разговор со стариком.
- Да уж давненько несомненно. -
ответил дед, пожал плечом.
- А чем по жизни занимался?
- Да разве в этом наша суть? -
мой собеседник ухмылялся,
скосился на меня чуть-чуть.
- Кого б ты в зеркале не видел,
ты тот, что бают за глаза,
слышны они, как в поле выстрел,
молвы народной голоса.
- Скажи-ка, дед, откуда шрамы?
- От жизни след. Пройдёшь мой путь,
узнаешь: в тех рубцах нет драмы,
черты лица лишь подчеркнут.
Душевных ран боль долговечней,
чем больше их, тем жить трудней.
Но человек тем человечней,
душа от шрамов чуть добрей.
C неискалеченной душой же
жить очень просто, бог щадит.
Кому-то сладкий сон дороже,
ни кто за это не винит.
- Ну а зачем идём скажи мне,
зачем ты столько прожил лет?
- Всю жизнь идём к своей вершине,
а той вершины то и нет...
Не знаю я, зачем вокруг всё.
По жизни биться - лишь круги
от суеты той разойдутся,
что баламутят лишь других.
А просто нужно научиться
вокруг себя жизнь созерцать:
присесть закатом насладиться,
восходы в тишине встречать,
как древо тянется за солнцем,
сменяет зиму летний зной,
как ручеек с рекой сольётся,
следить за детской суетой,
справляться с бытом без натуги,
стараться людям помогать...
Старик бубнил про вред от скуки,
да я заснул под треск цикад.
Спал шелестом листвы объятый.
Проснулся. Нету старика.
Лишь рядом посох сучковатый,
сидел же тут, наверняка...
Что говорил мне старец мудрый?
Слова старались ускользнуть.
Стал таять облик его смутный,
я посох взял, продолжил путь.