мы едва начинаем жить, и, бывает, что курим полпачки разом,
смеемся наигранно, кутаясь в плед на балконе съемной.
мы все чаще жалеем о том, чего когда-то мы не сказали кому-то сразу,
мы делимся сокровенным, ибо наутро уже никто ничего не вспомнит.
мы почему-то совсем не думаем, что будет с нами, если вдруг стукнет тридцать -
тратим себя и последние сбережения на откровенно самые глупые в мире вещи,
бьем отважно смешные татуировки и чьи-то совсем не смешные лица,
обжигаемся, чтобы потом поплакать в чьи нибудь незнакомые, но почему-то родные плечи
наши лица мелькают в случайных кофейнях и в дождь на холодных станциях,
наши руки так часто касаются чьих-то чужих полувлажных соленых щек.
мы, наверно, и есть та самая никому не известная истина в последней ее инстанции.
мы целуем других, понимая, что так нельзя,
но губами прося "еще"
у нас нет ничего, но мы постоянно ставим на кон последнее,
мы боимся быть брошенными /или же бросить однажды совсем не тех/
мы уже не интересуемся ни новостями, ни самыми свежими сплетнями.
нас ничто уже не залечит, кроме как полупьяный прокуренный сонный смех.
мы чертовски пьяны алкоголем, чужими словами, друг другом, красивым видом,
иногда мы скучаем по людям, что обещали с нами делить кровать.
но вот те, кого мы любили, теперь похожи на тех, кого мы всегда в них боялись видеть.
да и сами мы стали совсем не теми,
кем зачем-то себе обещали однажды стать.