Я опоздала на какие-то полчаса-час. Мама умерла. Руки, безжизненные, испещрённые мириадами точек запёкшейся крови и уставшее, застывшее лицо…
Я не могла понять, кого из нас с нею наказали больше этой невозможностью проститься и зачем.
За окнами жизнь переливалась через край. Десятое марта 2014 года. Маленький городок в Донецкой области. Никто не знал, что впереди война…
Таможня. Город Харьков. Вертлявый, словно крутящийся на зубочистке, мужичок в несвежем камуфляже долго копался в наших с сестрой сумках своими паучьими лапками и походя спрашивал:
- Шо везёте?
- Ничего. Личные вещи. Мы с похорон.
- Кого поховалы?
- Маму.
- И шо, имущество какое взялы з собою?
- Никакого.
- Ну гроши там, докУменты на жильё? Хата-то у мамки была? Гроши за хату везёте?
Мы переглянулись с сестрой. Из соседних купе выглядывали люди, недоуменно рассматривая нас и «государственного мужа».
- Мы на днях только похоронили. Какие деньги?
- А цэ шо? – он вытащил иконку Николая Чудотворца, обёрнутую полотенцем. Мамину иконку, которой её благословляли на счастливую супружескую жизнь. По-хозяйски осмотрел и стал засовывать к себе в сумку. Сестра, не издав ни звука, схватилась за край иконы. Я никогда не забуду выражения её лица. Противостояние длилось минут пять, когда из соседнего купе донёсся голос:
- А поезд-то тронулся…
Мужичок отпустил край иконы, выругался и понёсся к выходу. Поезд набирал обороты, и горе-таможеннику пришлось прыгать. Он неловко соскочил и, прихрамывая, поковылял к вокзалу. Вокзал становился всё меньше, меньше, меньше, пока не скрылся из виду.
Вспомнилось сегодня…