Когда на душе вот так, когда такие мысли, всегда хочется отвлечься. И желательно на что-то приятное.
Хотя в жизни Ольги и было четыре подруги, как считала она, сейчас никого из них не было рядом. А даже если бы и были, то ни одна не поинтересовалась бы, ратуя за её счастье, а только из болезненного интереса или вовсе без него. То есть подруги вроде и были, а поделиться было не с кем. Поэтому мысли наползали в голову, как волна за волной на берег.
Ольга часто задумывалась над тем, почему у «неправильных» людей, живущих не по Божьим заповедям, жизнь текла именно по ним? Почему у людей, из сердца которых не струилась любовь к человечности в людях, внешне жизнь совпадала с библейскими истинами: муж-дети-работа-востребованность. А у неё ничего из этого? Может ей нужно притворяться, лгать, плевать на интересы других, устраивать свои выгоды…, и тогда всё устроится к зримой православной жизни?
Поскольку, если посмотреть на жизнь Ольги со стороны, крупными мазками, то что в сухом остатке? Два развода, безработица и блуд, пусть не на деле, а в мыслях, но разве легче от этого? И почему у неё, кто не дрогнет перед бандитом; кто не отступится от правоты ради спасения своей жизни; кто может только быть, а не выглядеть…, почему у неё нет мужа, нет любви, нет того, кто прикрыл бы её плечи – защитил от злых языков, насмешек, от притеснения и нападок; нет путной работы, нет применения талантам? Почему именно ей, кто начинает и заканчивает свой день молитвой, кто помнит о Боге каждую минуту жизни и сличает каждую свою мысль с совестью, почему именно ей не досталось ни уважения на работе, ни семейного счастья, то есть ничего - ничего по-настоящему для неё стоящего?
«Господи, - изнемогая от текущих лет, вопрошала Ольга, - для чего мне всё это?» И, порой, горько скупо плакала.
Она знала ответ. И Господь знал, что она знает – она знает: цветы на окне никогда не говорят о счастье в доме.
Однако люди «ставят на окно цветы», им так приятнее жить, удобнее. А сама их жизнь, как подбелённые стены, покосившиеся, с потрескавшейся старой штукатуркой.
И Ольга восхищалась, с каким нечеловеческим смирением и усердием люди «держали» этот фасад.
Они выставляли свои яркие картины напоказ, прикрывая ими кратеры действующих вулканов, и со стороны создавалось впечатление, будто их устраивает такое положение дел, будто цветы на подоконнике это и есть счастье в доме.
Быть, а не казаться? Или казаться и не быть? Этот, почти шекспировский, вопрос не стоял перед Ольгой, а только приводил в недоумение.
Не быть собой, значит не жить, а только проигрывать ситуации, выставляясь в выгодном свете, как на театральных подмостках… Бояться выглядеть смешным, бояться сделать не тот жест, не вовремя вздохнуть, бояться быть не как все… Жизнь в страхе с апломбом, жизнь по шаблону. И зачем шаблонная жизнь, это кем-то навязанное лекало лживых «ценностей», если ответ за твою жизнь персональный? Лекало лживых «ценностей», ведущих к только бедам…
Она отказывалась понимать людей, которые жили в вулкане страстей (наживы, общественного мнения, похоти…) ради картины, которую могли представить в качестве фасада. Что давало это человеку, кроме гонора и сердечного несчастья? Так почему люди так упрямо не хотели быть и только хотели казаться? Казаться мужьями и жёнами, казаться любимыми? Казаться хорошими работниками и мудрыми начальниками? Казаться талантливыми «творцами» (художниками, певцами, политиками…)? Казаться красивыми?
Почему люди соглашали на алтарь гонора приносить свои настоящие жизни?
Может из-за лени? Может им лениво делать зарядку и ограничивать себя в еде, а проще сделать подтяжку – и так сойдёт. Может на фиг учиться всю жизнь и постигать мудрость, а проще приобрести диплом – и так сойдёт. Может ну её эту верность и нежность с заботой, а проще закрыть вопросы на стороне – и так сойдёт… В итоге, что люди оставляют после себя, кроме грязи? Что они могут оставить, если всё извращено до перевёрнутого вида…
Ольга тоже считала себя извращённой до перевёрнутого вида. Это другим казалось, что она, несмотря ни что, чистая и светлая, а ей давно уже ничего не казалось: она почувствовала грязь вокруг души, она пыталась отталкивать её, однако прекрасно понимала, что однажды её стараний станет недостаточно.
Это вчера ты плыл в море и навстречу тебе куча дерьма, ты отплывал в сторону, пусть теряя силы и время, однако в чистую воду. И это сегодня ты плывёшь в море и навстречу тебе куча дерьма, ты отплываешь в сторону, а там натыкаешься на ещё кучу. Ты «разгребаешь» воду подальше, поскольку плыть особо некуда. А что будет завтра? Завтра то, в чём ты плывёшь, можно будет это назвать морем? Или мы вступаем в новую эру: толчём в ступе говно?
И как в этом мире человеку не сойти с ума? Как не надеяться на Бога?..
«Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти: возведи от тли живот мой, Многомилостиве!» - едва допела до последней ноты Ольга шестую песнь из панихиды, как телефон её зазвонил. Она глянула на экран, улыбнулась, перекрыла воду и сняла перчатки, в которых мыла посуду.
- Лапуля, ну ты где пропала? – журил сходу Дмитрий.
Продолжение следует