Нарезав черный хлеб по старой кромке,
Старик присел на стул, сжимая нож.
«Введите. Он не в церкви, ну ей Богу.
Зачем его пытать, ядрена вошь!»
Старик сидел и ждал. Душа болела.
Молиться Богу поздно. Видит Бог.
Мечтать под старость лет это не дело.
Но замер, как в избу ступил сапог.
Мужская поступь. Скрип по половице.
Старик молчал и тихо поднял стан.
- Я здесь, отец. Изволь мне извиниться.
Настиг нас басурманский караван.
- Молчи, - сказал старик, - я плохо вижу.
- Я знаю. Мне сказали, что ты ждешь.
-Твой голос стал другим иль плохо слышу?
- Охрип совсем.
- Что ж, ближе подойдешь?
На стук шагов старик направил руки
В морщинах от работы, от борьбы.
С обвисшей кожей, худенькие дуги.
- Сегодня руки есть глаза мои.
Секунды растекались на минуты,
Старик водил руками по лицу.
С бельмом сражались мелкие сосуды.
Как важно разузнать дитя отцу.
- Те плечи, пусть разбита вся кольчуга.
Высокий рост и кудри в волосах.
Мой нос, ты слышишь, Марфа, ставьте блюда.
Мой сын вернулся, вот те чудеса!
Гуляли целый день, забили телку.
Старик, пускаясь в пляс, кряхтел, но пел.
- А что мне надо? Сын вернулся. Водки!
Я пожил всласть. Я прожил, что хотел.
А с петухами старика не стало.
Застывший взгляд, улыбка на лице.
Что надо старикам? Да саму малость.
Чтоб дети проводили их в конце.
А позже, в старой избе, сняв кольчугу.
И развязав котомку, ляжет спать
Безродный парень с саблей «За заслугу».
Ни знавший в жизни ни отца, ни мать.