Дюссельдофский мальчик русый
Вечным сном спит на Монмартре -
Вознеслась душа к Исусу,
Недожившая до марта...
Не осталось ничего -
Ни Романсеро, и ни Гарца,
Заколочено окно,
В котором видели скитальца.
Где же, где же дом твой был,
У пруссаков ли, иль в Париже?
На кого же ты грешил?
Сего теперь я не увижу...
Мечту какую ты лелеял?
Что за песню запевал?
И я, и ты, да Лорелея -
Мы сидим у древних скал.
В дыму от собственных мечтаний
Сладостной души свободе
Не сбываются желанье...
Мы вгляделись в Рейна воды.
В них не броситься никак,
Слезу свою в них не пролить -
Кому еще же резать мрак
Речами, и кому ж любить?
Быть может, сам я, как и ты,
В народной памяти останусь -
Без имен и без судьбы,
Но речью, словно в море парус.
Может быть, за нами, Генрих,
Встанут, точно в бой пойдут
С невежеством. Но ты не первый,
Я не крайний... Верно, друг?
Ты на Монмартр не просился,
Я не рвусь в судьбы котел;
Ты с ним безжалостно простился,
Сам ему разжег костер,
Котлу в костре пора истлеть -
Он проклятущий и кровавый -
Век ему в огне гореть,
А не глумиться величаво...
И ты, и я, и Лорелея,
В нашем круге, круге узком,
Говорим, в свой страх не веря,
По-немецки, по-французски...
Вспомню Северное море,
Что в былые дни воспеты -
Вместе вспомним слова волю,
Что сказать уж не успеем.
И останемся в веках,
Через столетья не седея,
Восседая на стихах -
И ты, и я, да Лорелея