Мой тюльпан был золотым, чуть-чуть с рыжинкой,
и когда пришла пора вернуться в грунт,
я проснулся в Охматдете, как по джинглу,
сразу выявив, что рупоры всё врут.
Сохранив кусочки памяти о луге
в сладковатом от черники молоке,
сердце мечет электрические дуги
до резины и брезента полукед.
Не мои они – все эти бабы Гали,
куры взмыленные, вёдра на плетнях,
и колядки даже вскользь не пробегали
мимо лилий, вросших в жёлтый известняк.
Сразу понял, чем варёный подорожник
эти годы все по самый рубикон
был роднее обслюнявленных пирожных –
бабкой, дедом ли, медведицей, быком…
На лугу не наблюдалось старых слизней,
преграждающих дороги напоказ.
Там при самом очевидном катаклизме
люди пели. Независимо от каст.
Почему я не остался с пацанами,
нечто юркое с обочины угнав, –
археологи поймут, прочтя орнамент
затвердевших в бозе глиняных канав.
Пахнут фуксии, как пахли – просто странник
завершить миссионерство не успел,
ля-минором колокольчиков эстрадных
смазав штырь в обезображенной стопе.
Таковы планеты низшего порядка,
на которых ты – случайный делегат:
чётко помнишь, что тюльпан был, а не матка,
а делиться сладкой правдой не велят.