Бежали крысы с корабля,
к проклятьям прибавляя «бля»,
и в море, к берегу плывя,
все продолжали речь,
команду, шкипера кляня,
что выбрали маршрут тот зря,
о харче: пропадет зазря,
его подпортит течь.
А вдруг их норы, их дома
на берегу, где закрома,
другие крысы (их там тьма),
захватят, обживут?!
«Хоть море - зыбкий водоем,
до берега мы доплывем,
что захватили, обживем. -
А вдруг нас там не ждут?!»
Остался в трюме зол, угрюм,
народ, кого загнали в трюм,
не выходя из мрачных дум,
с проклятьем крысам вслед,
все понимая, что опять
собою дыры затыкать,
скрепя зубами, голодать
от санкционных бед.
Пусть горькая судьба - сберечь
корабль, где крыс пугает течь,
команду, что готова лечь,
под шторм и грозный вал. -
Бушлат затянем и споем
«В бою том, как один, умрем,
но дом родной не продаем»,
как батя заклинал.
Но трюм ворчит: что ж капитан?
Ведь, чуя европейский «бан»,
повел, как бравый атаман,
но бабе воли дал…
Ведь мы с тобой не в шалаше -
Боишься бунта? - Правь уже!
Не шалашевкам править же
в том шторме, где корабль.
Пусть ненависть сейчас вокруг.
Ты капитаном стал не вдруг.
А ты уверен: ближний круг
не выдаст, не продаст?
Не в бункере же на софе
ждать аутодафе,
когда бригада в галифе
за течь тебе «воздаст».
Ты крикни лишь: «Народ, возьмись» -
и мы додавим этих крыс»,
хоть их, откуда не возьмись,
опять придут полки.
Они плодятся - нам бы так!
Запасы жрут - ей-ей пустяк.
ведь, как сказал один простак,
«Помогут течь найти».