1
Открывай, весна, свою методичку,
задымись под солнцем, асфальта сковорода.
Расплетайся, сугроб, потей, сам себя луковым соком пичкай
до слезящихся глаз моих, оплывающего в воске снега следа.
Обопрусь о свежевыстраданную трель синицы
пока будущее фронтом выстраивается чередой побед,
пока режет, летящий встречь, сверкающей, серебряной спицей
пыль, подъятую стаей машин, поджарый велосипед.
Что толкового, дельного там о субординации?
Ноздреватый лёд - криворотая полынья - ледоход,
лауреатство светлеющих вечеров в номинации -
"утешенье второго плана"; пущенный пополУдни в расход
минус, легким паром струящийся поутру изо рта,
почки сирени набухшие, проплешины чернозёма...
Побратаемся, март, отчаянный человече, зёма.
Что нам будет к исходу в голубизну оснЕженных анемонов?
Да ни черта.
2
И снова март, сырой и тяжкий,
и нескончаема зима,
как немоты и речи тяжба,
как бестолочи закрома.
О, это знанье априори:
конечен снег, а птичий гам -
растущ, а бег ручьёв - проворен,
как звук стократно взятых гамм!
Слажает в кадре поздний лыжник -
маразм крепчал, шумел камыш -
лыжнёй, набрякшей влагой, пыжась
передвигать нелепость лыж.
И плеч округлых шестерёнки
и ног кривые шатуны
так достоверны в нём, так ёмки,
исчерпывающи и годны
для комментария к потугам
моим - в словесной целине
предгрозовой разбойным стругом,
вспять ветру, поперёк волне
плыть гордо, вымыслом и смыслом
гружёным, и не сесть на мель
покуда март весь не исчислен,
пока не подступил апрель...
Пока, лукав и бескорыстен,
дудит в свирель кудрявый Лель.