Я вытащил её из подвала
грязного, пропахшего мочой и потом.
Она была завёрнута в одеяло
и спрятана за разбитым комодом...
- Ты жива? Отзовись. Покажи мне лицо...
Стон в ответ, взмах ресниц... Ах, упали...
Худенькие плечи в плаче затрясло,
а глаза смотрели так, словно укоряли -
Где ты был? Меня за что? Почему ты поздно?
- Поднимайся на ноги. Где отец, где мама?
Два зрачка сверкнули так... Маленькие звёзды,
на щеке в побелке — след косого шрама.
Ну, давай, - я взял в ладонь маленькую руку...
Ой! Не надо дядечка! Больно. Жгёт.
Мамо? Я не знаю... Но вчера баюкала.
Тато? Так сгубили выстрелом в живот.
- Где? Когда? Прости... Давай... Что болит?
Вывих если... Врач у нас. Быстро вправит.
И зовут его, как в сказке «Доктор Айболит».
- Мне осколком бок вчера продырявили...
Господи! Я выдохнул. Прямо в одеяле
вынес к свету, солнышку у себя под сердцем
из подвала, где дерьмом, плесенью воняло...
Шёл, чуть пригибаясь, по инерции.
Что же это? Лет шести... Или месяц больше...
Где-то глухо звякнуло... Сзади пронесло.
Чёрт, «Азов» проклятый, душами промёрзший.
Раскатать бы градами, чтобы не был больше,
из нарыва выдавить это зло.
- Санитара! - я хрипел дико, монотонно...
Небо синее казалось мне церковным куполом.
Нёс я в свёртке, словно там ценная икона,
раненую девочку Мариуполя.