Перехват-Залихватский. Оно

Димитрий Поляков-Погодин
"Кто же этот «некто», который идет за Угрюм-Бурчеевым и который будет еще ужаснее его? Тут и гадать нечего! В «Описи градоначальникам» Щедрин черным по белому написал, что Угрюм-Бурчеева сменил Перехват-Залихватский. И добавил: «О сем умолчу. Въехал в Глупов на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки»"
©



Ночь

Слушать пульс

Пускаясь

В сумрачную средУ

Я по тебе сверяюсь

Ты

Это

Дежавю

Шёл напролом природе

Напрочь

И стало быть

Как говорят в народе -

"Надо бы остановить"
 
Вдруг тормоза откажут

Пущенных наутёк

До буровых и скважен

Стылых полярных широт

Это ОНО* приходит

Прав Салтыков-Щедрин -

Так и пойдут по трупам

Женщин

Детей

Мужчин...


*
ОНО - революция или жестокие репрессии?

В определенной связи с проблемой изображения народа находится и вопрос о понимании финала книги. Финал этот, иносказателен. На город Глупов обрушивается «нечто», именуемое летописцем «оно».

Что же подразумевал сатирик под этим «оно»? Ответы на данный вопрос даются прямо противоположные. Одни исследователи считают, что Щедрин здесь в иносказательной форме изображает революцию, сметающую антинародную глуповскую власть. Другие же полагают, что имеется в виду наступление жесточайшей реакции.

Думается, что более правильной является вторая точка зрения. Справедливость ее подтверждается целым рядом намеков и умолчаний, содержащихся в книге.

Прежде всего обращает на себя внимание тот факт, что именно здесь, перед самым финалом, писатель излагает историю глуповского либерализма.

Рассказывая об Ионке Козыре, Ивашке Фарафонтьеве, Алешке Беспятове, тридцати трех философах и других «неблагонадежных элементах», проповедовавших недозволенные идеи, Щедрин тем самым подчеркивает, что и в Глупове находились люди, представлявшие собой оппозицию существующему режиму и жаждавшие изменения жизни. Вместе с тем сатирик не закрывает глаза и на то, что все они были, в сущности, прекраснодушными мечтателями-одиночками, не знавшими практических путей для осуществления своих мечтаний. Глуповские градоначальники легко расправлялись с ними.


Всесокрушающая непреклонно-идеотическая деятельность Угрюм-Бурчеева привела к тому, что в Глупове снова активизировались «неблагонадежные элементы», возжаждавшие освободить город от «бывого прохвоста», но не решавшиеся на какие-то практические действия, ибо «всякая минута казалась удобною для освобождения, и всякая же минута казалась преждевременною». «И вот однажды,-- продолжает Щедрин,-- появился по всем поселенным единицам приказ, возвещавший о назначении шпионов. Это была капля, переполнившая чашу...» Далее в тексте идет отточие. А после отточия следующее разъяснение: «Но здесь я должен сознаться, что тетрадки, которые заключали в себе подробности этого дела, неизвестно куда утратились. Поэтому я нахожусь вынужденным ограничиться лишь передачею развязки этой истории, и то благодаря тому, что листок, на котором она описана, случайно уцелел».

О каком же «деле» вынужден был молчать писатель? Что такое произошло в 1825 году, о чем нельзя рассказать в печати? Совершенно ясно, что таким «делом» могло быть только восстание декабристов. Именно оно и нашло отражение в событии, которое заключает собой историю глуповского либерализма.


Попытка «неблагонадежных элементов» свергнуть Угрюм-Бурчеева и добиться освобождения не увенчалась успехом. Развязкой же было то, что через неделю на город с севера налетело «оно»: не то ливень, не то смерч. «Полное гнева, оно неслось, буровя землю, грохоча, гудя и стеня и по временам изрыгая из себя какие-то глухие, каркающие звуки. Хотя оно было еще не близко, но воздух в городе заколебался, колокола сами собой зазвонили, деревья взъерошились, животные обезумели и метались по полю, не находя дороги в город. Оно близилось, и по мере того, как близилось, время останаввало бег свой. Наконец земля затряслась, солнце померкло... Глуповцы пали ниц. Неисповедимый ужас выступил на всех лицах, охватил все сердца». Вся атмосфера, вся стилистика этого отрывка недвусмысленно свидетельствуют о том, что речь идет о наступлении жуткой мертвящей реакции, а вовсе не о революции, сметающей Глупов. Ведь оно принеслось с севера, то есть, представляло собой нечто холодное, мрачное, леденящее. И издает оно глухие, каркающие звуки. И с появлением его солнце померкло и неисповедимый ужас охватил всех глуповцев.


Истинному пониманию финала помогает и начало последней главы, где об Угрюм-Бурчееве сказано следующее: «Он был ужасен. Но он сознавал это лишь в слабой степени и с какою-то суровою скромностью оговаривался. «Идет некто за мной, -- говорил он, -- который будет еще ужаснее меня». Ну, разве мог бы Щедрин вложить эту фразу в уста Угрюм-Бурчеева, если бы его сметала победоносная революция? Разумеется, нет.

Кто же этот «некто», который идет за Угрюм-Бурчеевым и который будет еще ужаснее его? Тут и гадать нечего! В «Описи градоначальникам» Щедрин черным по белому написал, что Угрюм-Бурчеева сменил Перехват-Залихватский. И добавил: «О сем умолчу. Въехал в Глупов на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки»

Как видим, характеристика правителя, идущего вслед за Угрюм-Бурчеевым, при всей ее лаконичности, весьма определена. Причем первая фраза, пожалуй, еще более выразительна, чем вторая: значит, и впрямь «некто», пришедший на смену Угрюм-Бурчееву, оказался ужаснее его, если летописец боится даже рассказать о нем.

Финальная сцена «Истории одного города» в символической форме говорила об этом коронованном страшилище, обрушившемся на Россию, словно смерч. Впрочем, и на сей раз сатирик направлял свой удар не столько в прошлое, сколько в настоящее. Ведь книга писалась в конце 60-х годов, когда кратковременный период «либерализации» и «реформ» сменился очередным наступлением реакции.

На русское общество вновь обрушилось свирепое, жуткое «оно», принесшее с собой холод и мрак... Оно -- расползшееся по всей стране и беспощадно подавляющее живые силы ее, сковывающее мысль, парализующее чувства. Оно -- имеющее тысячи глаз, чтобы подглядывать, и тысячи ушей, чтобы подслушивать. Оно -- тысяченогое, чтобы ходить по пятам за каждым подозреваемым, и тысячерукое, чтобы строчить и строчить доносы.

Вот с этим чудищем и сражался Щедрин, нанося ему сокрушительные сатирические удары со всей силой своего огромного таланта.

©