Наивность, прогоревшая дотла,
романтика, подёрнутая пылью.
Беда неброска, примитивно зла,
но тем сильна, что совпадает с былью.
Там, где она вступает в свой предел,
иному места нет и быть не может,
там остаются сказки не у дел
и проникает смертный хлад под кожу.
Безжалостно и холодно бледна,
и безобразно жестко равнодушна,
покой срывает и лишает сна
и мыслей строй бредёт за ней послушно.
Так подчиняет кроликов удав,
так восстаёт над вымыслом реальность
на то она, должно быть, и беда,
что чужды ей окраска и тональность,
она предпочитает серый цвет
да законный посвист монотонный,
освобожденья и спасенья нет,
поскольку нет у пропасти бездонной
предела. С ней вторгаются в века,
чтоб не привыкнуть, обрести смиренье
и где-то рядом смертная тоска
бредёт, ворча под нос стихотворенья…