Теряю зубы, хватку, сапоги, теряю мир, подвешенный на леске, теряюсь между разномастных "Если...", где дураки пошли на пироги - большие, пышные - для безнадёжно умных, и умные - рядком вокруг стола. Стол крутится, пирог летит... Полундра! Хватай его! Гремят колокола, цыгане, бабы, короли, медведи, рассыпанный уставший алфавит. А грека в реку едет, едет, едет... А рак свистит, свистит, свистит, свистит...
В ладонях мир - упрямый колобок - не съеден, только так, слегка надкушен: вон проступают скулы, нос и уши, и подбородок, скошенный чуток. Замешан по сусекам на остатках: муки полгорсти, пыль, труха, бычки, на песнях, новостях и сплетнях с грядки и матюжках. Лети, родной, лети! Маши ушами, крыльями - чем можешь, спеши сквозь лес к свободе - здесь съедят. По лебеде, крапиве и навозу, сквозь строй лесных неведомых зверят, сквозь когти зайцев, лис, волков, медведей, по колкому осеннему жнивью, мой колобок!..
Навстречу Грека едет в обнимку с раком - оба во хмелю. Куда ты, отрок, катишься? - В столицу. Сто лиц, затылков, спин, задов и щёк, и снова лиц (наверно, всё же лица). И время замыкается в клубок - тот скачет, скачет, скачет по ступеням: почти собрат, но мягче. Догоняй! Расти бока, ладони и колени, катай тропу в свой колобковый рай.
Вальхалла, Лимб, обложка русских сказок? Дали и Даль шагают вдоль реки, и зелен берег, и закат так ласков, в траве густой резвятся колобки, и нет границ ни разуму, ни смыслу, лучами солнце гладит водоём.
Но кто-то смотрит - вон - с улыбкой лисьей, и шире открывает пасть... Идём?