Однажды Смутьяна Смутьяновича Баламута, преподавателя истории средней школы посёлка Нелеповка попросили поаккомпанировать детскому ансамблю на празднике. Отыграв свой номер он, видя что зал полон родителей и даже в проходах сидят люди, предпочел не причинять никому неудобств и не прорываться через толпу, а выйти на улицу в гримерной через окно первого этажа.
Поступок этот был вынесен на заседание педсовета. Были совершены все дежурные действия - Смутьян Смутьяныча, как и полагается в таких случаях, осудили всем коллективом: каждый бросил в него свой камень и, как выражение общего мнения, ему был официально объявлен выговор.
Однако позже, в своём кругу, директриса Ангина Коклюшовна, руководительница местной партийной ячейки, высказала такое мнение:
- То что поступок этот нарушает устав школы — это совершенно понятно. Но ведь если ограничиться всего лишь объявлением выговора или даже строгого выговора — то всем станет повадно выходить из окон!
Что же тогда будет, к каким последствиям это приведет? Все начнут делать всё наоборот.
Богатые начнут работать, а бедные - отдыхать,
Жить люди будут на улице, а домой ходить погулять.
На похоронах будут есть мороженное, а на масленицу - кислые щи!
На столе пищу будут готовить, а есть её на печи!
- сама не понимая почему сказала она в рифму.
Местная судья Репрессалия Абрамовна её поддержала:
- Нет, решительно, надо наказать по всей строгости, найти в его действиях состав преступления!
Решили остановиться на такой формулировке — «Cоздал смертельную опасность для окружающих», ведь все, кто в тот момент находился за кулисами - из-за сквозняка могли просто напросто повываливаться из окна первого этажа и погибнуть! И вообще - «все были в шоке!» - выдала Ангина Коклюшовна своё любимое определение.
Смутьян Смутьянычу прислали повестку в суд, но он написал в ответ письмо со словами: «Очень тронут вашим гостеприимством, но приходите лучше вы ко мне. У меня как раз в этот день именины. Вы приглашены. За чашкой чая и обстряпаем это дельце.”
- Обстряпаем! Выискался! Можно смело пришивать к его делу ещё два - неуважение к суду и критика существующей действительности! - возмутилась служительница правосудия. Она поковырялся в книгах в поисках руководства к действиям в этой необычной ситуации. «Насилие! Насилие! Насилие!» - гласила рекомендация.
Ну что же. Хоть и не хочется, но ПРИДЁТСЯ применить к охальнику этот весьма устаревший метод!
- Ура, насилие! - возликовали служаки. И к нему отправили двух здоровенных амбалов.
Такого поворота событий не мог не предвидеть Баламут.
Жил он на последнем этаже и потому номер квартиры поменял с восьмой на девятую.
- Не можем же мы врываться в девятую квартиру, когда в нашем документе написано, что мы можем вломиться и всё разгромить в восьмой! - рассудили приставы. - Где же восьмая квартира? Должно быть в соседнем подъезде?
А так как и соседняя парадная была последней, то историк поменял номер «4» на «5»
- Где же четвертый подъезд, - недоумевали кандальщики, - должно быть в соседнем доме?
Но, так как соседний дом был последним на улице, Смутьян Смутьянович поменял табличку «25» на «26».
- Чёрт побери, это же какая-то сущая неразбериха! Как будто здесь Наполеон не проходил! - сказал один из громил, слывший своей начитанностью.
- При чём здесь Наполеон? - удивился его напарник.
- А при том, что это он придумал разные стороны улицы делать чётными и нечётными!
- Ну ты и заученный! - брезгливо брякнул сотоварищ.
Так, за разговором, становые забыли зачем пришли. Тут-то их и нагнал тот, кого они разыскивали.
- Мне придется вас арестовать - сказал Смутьян Смутьяныч.
- Как это арестовать? Почему?
- Почему?
Да потому, что вас двое, а я один,
Вы полицейские - а я гражданин.
На этой улице все наоборот -
Я вас арестую, но поведу не в суд, а на макаронный завод! - перешел Баламут на стихи, чтобы как-то подбодрить в конец растерявшихся околоточных.
Конвойные так удивились, что пролепетали:
- А может на первый раз можно выписать предупреждение?
- Ладно, но только, если ещё раз замечу вас за исполнением своих служебных обязанностей, пощады не ждите.
- Он выписал вам предупреждение! Замечены за исполнением служебных обязанностей! - изумлённо воскликнула Репрессалия Абрамовна. - Значит этот крамольник любит всё делать наоборот... Но, - рассуждала она, - пока мы к нему не пристаём - наоборот он делает только с самим собой, а когда тормошим - наоборот становится всё вокруг! - пришла блюстительница законности к неутешительному для себя выводу.
Что ж, может его просто не беспокоить? Да и кто вообще придумал эту нелепицу, что мол, если один начинает что-то делать все за ним повторяют?!
- Кант. Категорический императив! Поступайте так, чтоб ваша воля стала максимой... Короче говоря, делай так, как хотел бы чтоб делали все! - подсказал её стоявший рядом конвоир-всезнайка.
- Да что этот Кант понимал в жизни! Он и за пределы своего захолустья ни разу в жизни не выезжал, куда уж ему! Не станут все выходить через окно. У одного радикулит, у другого штаны такие ветхие, что того и гляди порвутся, третьим это без надобности, четвёртым - вообще не по нутру...
- Действительно!
- Вот вот! - согласилась сама с собой сановница.
И решили Баламута оставить в покое. Но, так уж от века заведено в Нелеповке, что раз уж дело открыто, значит надо кого-нибудь да наказать! Ведь, если никто не виноват, то значит судебная машина сработала вхолостую... А это, если разобраться, попахивает вредительством, если не диверсией! И положили, на всякий случай, наказать Канта.
- А что, собственно, он нарушил? - ознакомившись с материалами дела спросил Репрессалию Абрамовну глава посёлка — Геноцид Моисеевич.
- Свой категорический императив и нарушил! - ответила она. - Наказываем его за измышления — вредные, неуместные и вообще - ошибочные. Да и вообще, посудите сами — он писал “делайте так, как хотели бы, чтобы делали все», а сам - бумагомарательствовал. Получается, что он считал, что если все начнут также как он - шелкопёрствовать - то всё будет в порядке! Как бы не так. Тогда все умерли бы с голоду! Что же он нарушил? Да этот свой собственный императив и нарушил! Кант нарушил категорический императив Канта!
Геноцид Моисеевич, выслушав рассуждения судьи, даже крякнул от удовольствия. “Наконец-то и до этого якобинца дотянутся руки” - подумал он.
Только как наказать человека, если он мёртв! Поинтересовались, как в таких случаях поступали прежде. Святого Беккета выкопали и повесли, Оливера Кромвеля выкопали и голову насадили на кол, Кардинала Ришелье выкопали и черепом его играли в футбол.
- Эти методы попахивают насилием! Насилие безнадежно устарело! - решила стражница Фемиды, недавно обломавшая о Баламута зубы. - Раз он нарушил сам свой собственный закон, то наказывать его не в нашей компетенции. К тому же он мёртв... Разве что — можно изъять все его труды из районной библиотеки.
Это можно! Оказалось, правда, что сами его сочинения списали ещё в двадцаты-е годы по просьбе местной пионерской ячейки. Сохранилось даже письмо нелеповского актива Надежде Констаниновне Крупской, в котором говорилось: “По заданию партии наш отряд все старые и вредные книги сдал на макулатуру. Но у нас совсем не осталось книг. Пришлите пожалуйста новые, желательно по моделированию и авиации”.
- Вот славно! - решила Репрессалия. - правосудие свершили не мы, а сама история и народ! Это даже лучше.
Поэтому напишем так —
В вопросе скурпулёзно разобравшись
Решили мы - во всём виновен Кант
в вопросах философии, признаться
он проходимец, просто дилетант!
Народ свой приговор суровый вынес
и заверяем мы его спустя сто лет
Для наших граждан в мире нет кумиров
Иммануил - тем паче не авторитет!
- Почему-то в стихах вынесла судья вердикт.
- Нет, всё-таки это Смутьяновское наоборот и меня зацепило! Чтоб у него на огороде вместо капусты деревья выросли!
Смутьян Смутьяныч Баламута оставили в покое. Он больше не нарушал законов. Но в окно, при особенной надобности, всё же изредка выходил. А ещё часто ворчал на правительство, но от ворчания этого не рушились основы мироздания, а лишь расходились вокруг и затухали мелки волны недовольства и, как рябь на воде от легкого ветерка.