Даша работала бухгалтером уже вторую неделю и понемногу начинала понимать взаимосвязь процессов в странном мирке маленького рыбодобывающего предприятия, куда ей удалось устроиться после окончания учебы. Рыбозавод состоял из десятка рыболовецких бригад, раскиданных по всему району, нескольких цехов рыбопереработки, стоящих прямо на берегу моря, и небольшого офисного здания, предусмотрительно выстроенного в некотором отдалении от основной территории, огороженной высоким забором. Из-за забора доносились разные механические шумы и вой вентиляции, а иногда оттуда приходили крикливые женщины в фартуках и резиновых сапогах, приносившие волну крепкого рыбного духа с примесью специй и дыма. Рыбаки тоже время от времени появлялись в конторе, чтобы сдать отчеты, выписать материалы или получить деньги. Они также были в сапогах и робах, но пахло от них не столько рыбой, сколько свежим ветром, солью и морскими просторами. Вначале Даша побаивалась суровых мужиков, но вскоре поняла, что они безобидны, и общаться с ними не в пример легче, чем со скандальными цеховыми работницами. Общение с рыбаками входило в обязанности Даши: нужно было принять отчеты, начислить по результатам лова заработную плату и подсчитать командировочные расходы, которые вполне официально назывались нелепым выражением «за отрыв от семьи». С рыбными отчетами справиться было несложно, достаточно было выучить десятка два названий рыбных пород и держать под руками таблицу «утечек» – коэффициентов потерь при обработке улова. Материальные отчеты давались не так легко, десятки незнакомых слов покорялись расшифровке довольно медленно. Постепенно Даша усвоила, что кунгас – это судно, а кубас – поплавок, рокан – верхняя часть рыбацкого костюма, а вейдерсы – нижняя, кукла – вовсе не кукла, а большой сверток сетевого полотна, и многое, многое другое… Рыбаки снисходительно относились к Дашиной малограмотности в сфере рыболовства и охотно разъясняли всё непонятное. В общем, Дашина профессиональная деятельность катилась довольно гладко до тех пор, пока в контору не явился бригадир Койвисто.
Тойво Вяйнович был знатным рыбаком и возглавлял самую удачливую бригаду, неизменно привозившую на базу достойный улов. Дело было, пожалуй, не столько в удаче, сколько в железной дисциплине. В бригаде у него было трое сыновей: Эйно, Армас и Людвиг, и на заводе даже ходила шутка, что им не положено платить «за отрыв от семьи», раз они на промысел всей семьей ходят. Койвисто, как настоящий финн, был угрюм, молчалив, работящ и парней держал в ежовых рукавицах. К разговорам он был совершенно не склонен и руководил бригадой в основном жестами, взглядами, мановением бровей, а в кризисных ситуациях ронял тяжелое: «Э-мяш!». Это было начало весьма забористого финского ругательства, Тойво Вяйнович никогда не договаривал его до конца – оно и так прекрасно действовало. Про Койвисто рассказывали такую байку: как-то на промысле один из сыновей мимолетно возрадовался: «О, тюлени!». Отец только молча зыркнул на него, а на следующий день изрек: «Эйно не берем!». На возмущенное: «Почему?!» пояснил: «Много болтаешь!». Койвисто говорил по-русски с чудовищным акцентом, а писал и того хуже. Первый же рыбный отчет, который Даша от него получила, поверг ее в оторопь, в форменное остолбенение. Там было всего пять строчек, написанных огромными корявыми буквами, и с первого взгляда она поняла только первую: оуккуни. Дальше красовались сика соленая, сучка свеший, сомка лох и сярки. Через какое-то время оправившись от шока, она догадалась, что это сиг, щука и семга. А вот сярки заставили примерять их ко всему списку промысловых рыб, даже дальневосточных и каспийских. Безуспешно. А ларчик просто открывался, кто-то из старых сотрудников сердобольно пояснил, что сярки – это плотва, только по-фински. Конечно, к Тойво Вяйновичу Даша обратиться за разъяснениями побоялась: он только глянет исподлобья – язык сразу отсохнет.
На следующий день Койвисто сдал материальный отчет. Даша, решившая, что она уже привыкла к необычной орфографии, намеревалась справиться без особых проблем. Не тут-то было! Большинство используемых снастей и прочих материальных ценностей Тойво Вяйнович называл так, как он привык за свою долгую жизнь, а не так, как они числились в учете, и соответствие было определить довольно сложно – поди, догадайся сходу, что такое гарва, кирвес или дора. Даша преодолела стеснительность и обратилась к старшим товарищам, весь коллектив со смехом и шутками разгадывал занимательный ребус – и таки да, большинство позиций было расшифровано. Однако сколько Даша ни ходила по кабинетам, приставая ко всем подряд, никто не мог объяснить, что такое «самка висячая». Версий было две: тюлень, вернее тюлениха, подвешенная в леднике, и икорная семга, засоленная и подвешенная для вяления. А почему в материальном, а не в рыбном отчете? По ошибке, видимо. Ночью Даше приснилась эта самка, подвешенная за длинную шею: беззащитное голое брюхо, поникшая голова, вытянутые ласты. Утром главный бухгалтер потребовала обработанный отчет. В отчаяньи Даша вызвала бригадира, который, к счастью, не успел отправиться на тоню, и ткнула пальцем в строку: «Что это такое?». «Самка», - невозмутимо ответил Койвисто. «Чья самка, тюленя, медведя, рыбы?», - терпеливо спросила Даша. Рыбак пожал плечами: «Моя». Девушка на секунду растерялась, но решила попробовать еще раз: «А почему висячая?». «Висит», - флегматично пояснил бригадир. Даша набрала в грудь воздуха и, отчаянно труся, потребовала: «Хочу увидеть!». «Э-мяш!», - с чувством произнес Тойво Вяйнович, нахмурился, и долго что-то прикидывал в уме. Ну еще бы, полоумной девке взбрело в голову посмотреть на кое-что, находящееся на рыбацкой стоянке, до которой три часа пути по воде. Потом решился и вышел в дверь, махнув Даше рукой, чтобы она шла за ним. Выбора не было, и она обреченно потащилась за рыбаком к причалу. Однако Койвисто миновал причал, оставил позади заводские цеха и направился к старому водорослевому складу, стоящему в дальнем уголке территории. Подойдя к воротам склада, он с оттенком торжества в голосе провозгласил: «Такая же!» и ткнул пальцем в огромный висячий замок.