Повесть (продолжение)
Глава 1 http://stihi.ru/2022/04/07/5463
Глава 2 http://stihi.ru/2022/04/11/1928
Глава 3 http://stihi.ru/2022/04/13/2074
Глава 4 http://stihi.ru/2022/04/14/1338
Глава 5 http://stihi.ru/2022/04/15/1269
Глава 6 http://stihi.ru/2022/04/16/2110
Глава 7 http://stihi.ru/2022/04/17/1373
8.
Андрей и сам не знал, чем ему так мешает эта сидящая на диване тётка. Может, как раз тем, что она совершенно не мешала – не задавала вопросов, не упрашивала разрешить ей хоть одним глазком посмотреть и всякое такое прочее, не совала ему шоколадки и тем более не предлагала денег – он, разумеется, и не взял бы, но это можно было хотя бы понять. Историю с пуговицей он отнёс к последствиям нервного потрясения. Альцгеймер не Альцгеймер, но всё-таки муж под машину попал, уже неделю в коме, она женщина пожилая, психует – реакция может быть самая парадоксальная. К тому же пришитая пуговица принесла неожиданный бонус в виде похвалы от заведующей – оказалось, та давно ждала, когда злосчастная пуговица оторвётся, чтобы наехать на Андрея за неаккуратный внешний вид. Ну, дура полная, но хоть отстанет на время.
Про «состояние тяжёлое, но стабильное» он тётке больше не говорил, и так знает, раз заходит в справочную, а больше сказать было нечего. Как она пробирается в отделение, он понятия не имел. Её не замечала уборщица, на неё никто не посмотрел даже во время профессорского обхода. И сама она тоже не обратила внимание на шумное появление профессуры со свитой, он специально следил – так и сидела, уставившись в стену, там уже дыра скоро появится. Неизвестно, где она бывала ночью, но первое, что он видел утром, входя в отделение, была сидящая на диване хрупкая белая фигура.
Обычно он коротко кивал ей, рысью пробегая мимо. Это могло выглядеть неким молчаливым посланием – доктор, мол, занят, доктору не до вас – если бы адресат хоть немного интересовался автором. Но взгляд женщины был почти всегда безучастным, останавливаясь иногда только на пуговице с красным нитяным крестиком.
Однако сегодня что-то изменилось. Был уже поздний вечер, когда он заметил, что обычно прямая фигура – как, кстати, она ухитряется так долго держать осанку? – мешком привалилась к спинке дивана. Тут глупо было продолжать играть в деловитость. Он встревоженно подошёл, наклонился, осторожно взял её за тощее птичье плечо. Она открыла глаза.
– Вы плохо себя чувствуете?
– Нет.
– Послушайте, так нельзя. – Он вдруг заметил, как она осунулась. – В конце концов, я врач. Вы понимаете, что просто себя доканываете? Вам нужен отдых, питание, вам ведь уже… вы ведь уже не молоды. Мы делаем для вашего мужа всё, что в наших силах, вы ничем не можете помочь…
Женщина медленно выпрямилась, что-то пробормотала. Он расслышал только «…вам нет».
– Ну, вот именно. Давайте-ка, вставайте, – он помог ей подняться, с сомнением посмотрел на её тщедушную фигурку, поморщился. – Пойдёмте со мной.
В ординаторской налил ей чаю. В шкафу было полно коробок с конфетами, но он достал из холодильника свои бутерброды.
– Давайте. Потом шоколад.
Она медленно ела, отламывая от хлеба аккуратные кусочки. Ему пришло в голову, что, возможно, она не так уж голодна.
– Ну объясните мне, зачем вы там сидите?
Внезапно женщина вышла из летаргии и заглянула ему в глаза – даже не в глаза, а куда-то глубже, так что ему стало неловко, даже неприятно, и он заёрзал на стуле.
– Скажите… Андрей… Вы, когда были маленьким, боялись темноты?
Он вздохнул. Не деменция, так шизофрения. В любом случае, надо её как-то выпроводить.
– Я вот боялась. Сама я не помню, конечно – родители рассказывали. Боялась остаться одной в темноте, плакала, умоляла посидеть рядом, подержать за руку. Мишки там, зайчики – это всё не помогало. У вас был любимый мишка? У меня был. Они тогда были не мягкие, как сейчас, а такие, знаете, с опилками внутри. Но если был бы этот мишка мягким… нет, всё равно не то. Днём можно было замечательно играть, а ночью всё менялось. Наверное, я чувствовала, что нет в нём настоящего тепла. Вроде тёплый, а не живой. Родители постарались, раздобыли ночник, но глаза-то надо закрывать, да? Закроешь – а там темнота. Вот в этом переходе из света во тьму мне обязательно надо было быть с кем-то вместе. Хорошо, что мама понимала. Терпела, ждала, когда я это перерасту, песни пела колыбельные. А здесь… – она повертела шоколадку, снова положила её на стол, – здесь ведь то же самое. Он сейчас в темноте. В настоящей темноте, не детской. И он там совсем один. И как бы он в этой темноте ни кричал, никто его не услышит. Не придёт. Не возьмёт за руку. Никто, если рядом нет никого. А я – рядом. Очень близко. Мы ведь сорок пять лет вместе. С самого первого дня. Вы знаете, что такое – по-настоящему вместе?
– Послушайте, ну вы же образованная женщина. В коме человек не чувствует ни-че-го – совсем ничего. Он без сознания. Всё, что вы говорите, это понятная лирика, но на самом деле ему всё равно, в коридоре вы сидите или… ну, где вы там живёте.
– Вы это точно знаете? – Она снова заглянула в самую его глубь.
Он смешался. Разумеется, он знал это точно. Совершенно точно. Абсолютно. Он открыл рот, чтобы ответить – и промолчал.
Он знал ещё много чего. Например, что с такими травмами, как у её мужа, никогда не угадаешь, чем дело кончится. Наезд на пешехода случай типичный: список повреждений почти всегда стандартный, и венчает его обычно ушиб мозга; пешеход, ясен пень, в отключке, это если вообще жив остался, но – один оклемается и живёт себе дальше огурец огурцом, Андрей сам не раз таких видел, а другой тихо угаснет на аппаратах, как над ним ни шамань. Запаса своего у организма, если не поддерживать, дней на десять, ну, на две недели, а потом – либо туда, либо сюда. И куда он выберет, никому не известно. Вот именно он, организм, выберет. Сам. В своей персональной темноте. Да. Но всё это вслух говорить не надо.
Он тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли.
– Вы пойдите сейчас домой и поспите. Хотите, таблетку снотворную дам? – Она отрицательно покачала головой. – Могу просто валерьянки накапать, расслабитесь, успокоитесь.
Она легко рассмеялась и поднялась.
– Я совершенно спокойна. Спасибо за чай, Андрей…, – она прищурилась на его бейджик, – Вячеславович.
В палате было тихо, если не считать шума аппаратуры. По-другому и не бывает, пациенты тут смирные, спят себе сутками, свет им не мешает, его и ночью не гасят.
Мышью проскользнула сестра, кивнула – мол, всё в порядке, всё под контролем. Вышла.
Он стоял посередине палаты. Вокруг на кроватях лежали прикрытые простынями люди. Глаза их были закрыты, лица спокойны. От каждой кровати тянулись провода и шланги, тянулись и исчезали в стоящих рядом металлических ящиках, и ящики пульсировали огоньками, вздыхали, шуршали самописцами и выдавали бредущим во тьме новую порцию жизни.
«Вы, когда маленьким были, боялись темноты?»
Мама, хриплым шёпотом сказал доктор Андрей Вячеславович и закрыл глаза. Мама, позвал он погромче. Но мама не шла. Здоровый пацан уже, хватит с ним нянчиться, бубнил за стеной голос отчима. Мальчик сжал кулаки, набрал воздуха, чтобы закричать, но вместо этого всхлипнул и спрятал лицо в подушку, повторяя раз за разом «Ну приди! Приди! Ну приди, пожалуйста!»
Андрей открыл глаза и оглянулся на дверь. Шагнул к ближайшей кровати. «Павел Семёнович», сообщала табличка на спинке.
– Павел Семёнович, вы меня слышите? Павел Семёнович!
Но Павел Семёнович был далеко, очень далеко. Он давно шёл в темноте и уже не прислушивался к тому, что оставалось за спиной. Знал – ничего там нет, кроме молчания.
Андрей взял нездешнего человека за руку.
– Павел Семёнович, если вы меня слышите, пошевелите пальцами. Пошевелите пальцами! Павел Семёнович… Павел Семёнович, не бойтесь. Я с вами.
Пожал безжизненную руку, положил осторожно.
Следующая кровать. Ещё одна. Ещё. Имена были разные, руки одинаковые. И слова, которые он произносил, были те же самые, но с каждым разом он произносил их громче, увереннее и уже не оглядывался на дверь. Большие мальчики не должны бояться темноты, говорил укоризненно мамин голос. Я и не боюсь, отвечал мальчик мокрой подушке. Я и не боялся, шептал себе под нос доктор Андрей Вячеславович, сжимая очередную руку, я просто не хотел быть один. Я с вами, Алексей Александрович, не бойтесь. Иван Андреевич, Ибрагим Хай… э-э… Хайруллович, Сергей Митрофанович, не бойтесь, я с вами. Вы слышите? Я рядом.
Последней была кровать слева от двери.
– Владимир Эдуардович, вы меня слышите?
Он посмотрел на лицо человека, ради которого день за днём сидела в коридоре хрупкая седая женщина. Нет, не ради которого, а как там она говорила? Рядом с которым. Лицо было обыкновенным, старым и таким же нездешним, как у всех. И рука была такой же безжизненной и прохладной. Под отросшими ногтями чёрная каёмка. А, ну да, его же сбила машина, а на улицах грязища. Дожди эти бесконечные, ноябрь, темнота… Плечи Андрея вдруг бессильно опустились. Не выпуская вялой руки, он оглянулся – кровати, приборы, провода. Ничего не изменилось. Вдали в чёрном окне маячило его собственное сгорбившееся отражение. Ну, мы вместе. А толку?..
– Владимир Эдуардович! Владимир Эдуардович, вы меня слышите?
Он наклонился к лежащему, вгляделся – и вдруг опрометью бросился из палаты.
9.
А очень кстати бутерброды пришлись, рассеянно думала Элеонора, вешая блузку на спинку стула. Надо же, какой неожиданный этот Андрей Вячеславович. И хвостик у него на макушке обнаружился неожиданный, это когда он шапочку снял в ординаторской. Так-то были видны только аккуратно постриженные виски, а у него, оказывается, хвостик...
Продолжение: глава 9 http://stihi.ru/2022/04/22/2605