Но дался тебе этот ерик степной,
Забитый ветрами разрушенный хутор,
И он, предвесенний, все снился кому-то
И лил сострадание в сон и покой…
Тебе невзначай удалось заглянуть
В колодец забытый из желтого камня.
Дремала поверхность воды бликом плавным,
Но вдруг пробудилась чарующе глубь.
Раздвинулась тень в преломленье времен,
И виделась ночь сквозь прогал шелкопрядный,
На черном коне появившийся всадник,
Он темною властью на все облечен.
– Старуха, скажи, где же внучка твоя?
– Не знаю, дня три уже как ее нету…
– Правдивого я ожидаю ответа,
С Деникиным, знаю, твои сыновья.
Помощник подъехал:
– Я дом осмотрел,
Все тихо, Марьяна запряталась где-то,
Она с малых лет как была привереда,
Да так и осталась, что разве в отстрел.
И вот еще, это нашел у окна, –
Подсумок с биноклем, – предмет офицерский,
Для хутора он не годится, не женский,
И надо б получше и двор обыскать.
– Искать бесполезно, кругом бочажки,
Протоки, камыш, да рыбацкие броды,
Да если и выживешь там до восхода,
То днем не отыщешься в плавнях глухих.
Безлунною ночью господствовал мрак,
Но двигалась ходко добротная лодка.
Казачка с веслом управляется ловко:
– Идем на Темрюк, а за ним Булганак.
И что-то горело на том берегу,
Откуда они без предчувствия плыли,
Такие суровые и молодые,
Лишь Богу свою доверяя судьбу.
А хутор пылал обреченно от зла,
И женское тело уже отхрипело,
Как будто бы песню живую отпело,
Но смерть карих глаз залепить не смогла.
И там над колодцем копченая тень
В какое-то время бездумно склонилась.
Лишь листья навзрыд говорили про милость,
Просили еще не знавать новостей…
Зачем увлекаться чудной глубиной,
Да мало ли что сквозь запреты пробьется?
И что ты увидишь в бездомном колодце?
Но дался тебе этот ерик степной…