Очарованный паломник

ОЧАРОВАННЫЙ ПАЛОМНИК
               
                поэма            

Привет тебе, читатель верный –
Моих творений старый друг!
Давно знакомый с книгой первой,
Прими мой новый скромный труд.
Над ним старательно трудился:
Притихший сердца уголёк
Лампадой робкою светился –
Мой перед Богом вечный долг.

Давно избрав себе досуг
В уединении молиться,
Я славлю речку, росный луг,
Зарёй что поутру дымится.
Дорогу славлю на Исход,
Что на путях Господних длится,
И в том души моей доход,
Которым счастлив поделиться.

Задумал добрые походы –
Обнять в желании всю Русь.
Дозволят если мои годы
Свершить желанное? – Молюсь,
Дай Бог, хотя бы приобнять
Тебя, Россия, на прощанье!
Моим потомкам передать
Души благое завещанье:

Святую веру не терять
В судьбу высокую России –
Ей суждено звездой сиять,
Весть возвещая о Мессии.
…………………………………….
К обетованным небесам
Душа молитвы возносила.
И я поэму записал
Со слов её, что приносила.


ГЛАВА ПЕРВАЯ

ВСТРЕЧА

I.

Из века в век снега нисходят
Крылами белыми шурша.
И к этой ангельской погоде
По-детски тянется душа.
К отцу так тянется ребёнок
Своей младенческой душой
Из тесноты тугих пелёнок,
Свободы радости лишён.

Так отрок, ставший богомольцем,
Сквозь слёзы чистые, молясь,
На золотое смотрит солнце,
Христовым Ликом озарясь.
Так яркий луч дневного света,
Наискосок прорезав тьму,
Коснувшись Ветхого завета,
Младую жизнь даёт ему.

А по России по безбрежной
Летит истории возок.
Метель, свиваясь лентой снежной,
На ложе падает дорог.
И вот уж, красками любуясь,
Зимы паломник – первый снег,
Едва касаясь плит, волнуясь,
Идёт как смертный человек.

II.

Зима в Дивеево на славу!
Прозрачный воздух как стекло
Хранит янтарную дубраву,
Что снегом щедро занесло.
Река как полостью медвежьей,
Укрытая до самых глаз,
Слилась с равниною безбрежной,
Ракит дыханием дымясь.

В хрусталь дороги превратились,
Сияя радужным огнём!
Недавно здесь метели злились
И снег стелился ковылём,
И тучи тёмные скользили,
Баулы снега волоча,
И очи к небу возводила,
Молясь за путников, свеча .

Пешком, машиной, бездорожьем
Пуститься в путь ещё вчера
Казалось делом безнадёжным…
А утром – дивная пора!
Бог распахнул ворота небу.
Сам будто в солнце нарядясь,
Идёт с улыбкою по снегу,
Своею радостью делясь!

Как Купина Неопалима
Пылая тысячью огней,
Цветы снежинок сыплет ива
В ладони синие теней.
О, что за чудо! Серафима
Нарисовало солнце тень
У врат Дивеевского Рима,
Благословляя ясный день.


Да, вот, и он! Глазам не верю –
Стоит живой передо мной,
Как райский свет, рождённый дверью,
Досель скрываемый стеной,
Который видеть невозможно.
Но и незримый душу он
Истомой сладкою тревожит,
Как налетевший с неба сон.

III.

Минуту длилось наважденье.
Саровский Старец предо мной!
Но мимолётное виденье
Исчезло в дымке снеговой.
О, как счастливо обознался!
Как разум скоро был пленён!
Догнать напрасно я пытался
Воочью явленный мне сон.

Во след виденью помолился
Отцу Небесному о том,
Чтобы когда-нибудь явился
Мне Старец в облике родном:
Каким его я живо помню
Среди встречавшихся икон
И тем портретом сердце полню –
К нему святой любовью полн.

IV.
 
Волнуясь радостью, вратами
Среди паломников тянусь
За монастырскими дарами,
На крест с усердием молюсь.
В морозном воздухе сияют
Свечами ярко купола,
И птицы дымом пролетают
Как отгоревшая зола.

И гребни келий серебрятся
Опушкой снега меховой,
Ужель решили потягаться
Они с красавицей зимой?
Но ей, зиме, негоже, право,
Хвалиться роскошью одежд.
Недолговечная, как слава,
На рынке радужных надежд,

Она растает, лишь пригреет
Лучами первыми апрель,
И молчаливый снег заменит
Весны задорная капель.
Но я не стану торопиться.
Всему положен свой черёд.
Мудрее часом насладиться:
Не тем, что в будущем грядёт.

А тем, что времени волною
На гребне, вспененном несёт.
В согласье с Богом и судьбою,
Текущий день не пропадёт.

V.

В тени высокой колокольни
Ещё мгновенье таял звон,
Ещё морозный воздух полнил
Волной серебряною он.
Но вот – паломников струится
Поток широкою рекой:
Кто посмотреть, кто помолиться,
С ребёнком кто, а кто с клюкой.

Одним порывом вдохновлены,
Одной заветною мечтой –
Увидеть мощи, что нетленны.
Хотя давно почил Святой,
Под Оком Божьего пригляда
С земной расставшись суетой,
Прозревший райский праздник сада
С его нетленной красотой.

Он сохранить просил не в гробе,
А в раке мощи в лоне лет,
Чтобы Господь его сподобил…
Желанный был ему ответ, –
«В Соборе Троицком отныне
Твоим мощам даю приют,
Блаженный старец Серафиме,
Небесным Духом пусть живут

Твои Божественные кости.
Надёжный дам мощам сосуд.
Ни дождь, ни черви на погосте,
Твой прах святой не разнесут».

VI.

Быть может, так оно и было.
Не исключён сей диалог.
Могла ль идти такая сила
От мёртвого, когда бы Бог
Не дал костям Своё дыханье,
Живой душой не наделил,
Вернул из смертного изгнанья,
Сей прах на жизнь благословил?

Отныне мощи Серафима
В Монастыре нашли приют.
Святые тропы пилигрима
Со всей земли сюда ведут
В Собор, как небо величавый,
Огромный Троицкий Собор,
За колокольней, что венчает
Соборов праздничный набор:

Идущих в линию так строго,
Как морем ходят корабли,
Как Ангелы идут за Богом
С Небес дорогами земли.
За Троицким Преображенский,
Чуть отклонившись, держит путь.
За ним Собор Богоявленский,
Боится в сторону шагнуть.

Убор венчая Монастырский,
Других построек дивный хор
Итог подводит в этом списке.
На том и кончу я обзор.

VII.

Хор тихо пел. Горели свечи.
И в золоте тугих теней
Был купол радостно увенчан
В небесной благости своей.
Струился свет лучом нарядным
Ложился шёлком на Престол
И отмечал икон оклады
Своим серебряным перстом.

Среди мирян святые сёстры
Чернели скромностью одежд,
Толпы не замечая пёстрой,
Не поднимали бледных вежд,
Молясь за вечное спасенье –
За всех за нас, кто был вокруг,
В грядущем чаял Воскресенье,
Молясь, принять из Божьих рук.

И каждый нёс своё по силам
И крестный путь одолевал.
Их Вера к небу возносила,
Где Свет Божественный сиял.
Благословенны будьте сёстры,
Неся в ладонях Чистый Свет,
Он, как вода святая, постный,
Но для души сытнее нет.

Его по капле добывая,
Любви и Веры – родники
Вы в сердце вашем открывая,
Грядущим Царством – Велики!
Отца Небесного вы – пчёлы –
С цветущих звёзд беря нектар,
Вы мёдом полните Соборы.
И к вам идёт и млад, и стар.

А Монастырь, как Божий Улей
Среди заснеженных садов,
Что до весны зимой уснули,
Оделся в ангельский покров.

VIII.

Часы, минуты ли? Не знаю.
Со мной, как рядышком народ,
Прошли. И вот я припадаю
К мощам, в которых Дух живёт
Святого Старца Серафима.
Пришёл и мой черёд желать
С души, грехами, что томима,
Тяжёлый гнёт молитвой снять.

Горячим лбом стекла касаюсь
Так будто бездна подо мной.
Я, как немой, безмолвно каюсь,
Стыдясь того, что не больной,
Что не убог я, не увечен,
Судьбой своей не обделён,
Водой и хлебом обеспечен,
И в жизнь по-прежнему влюблён.

И срок, отпущенный мне, прожит,
Спокойна старость и светла,
И смерть приметой не тревожит
Звонком разбитого стекла.
Однако в ясном небе тучи
Господь пока не отменял.
И может гром с небесной кручи
Упасть, когда его не ждал.

Давно усвоил я урок –
Во благо с небом породниться.
В час неурочный, даже впрок
Полезно Господу молиться,
Где про себя, а где и вслух.
Молитва наша словно пух,
Летящий в зной от тополей.
Господь решит, где место ей.

IX.

В мороз я вышел из Собора
И надо мною пар витал,
И застилая ясность взора,
Как будто душу похищал.
Снежинки падали, не тая,
Следы паломников губя,
Пути земные заметая,
Поверх небесные стеля.

Не передать то облегченье,
И сердца чувств не описать –
Неудержимое влеченье,
Когда душа зовёт летать.
А тело верит в ту возможность
Преодолеть магнит земли
И гонит страх, и осторожность,
Что помешать ему могли:
В полёте радостном забыться
Среди небесной синевы…
Такое в юности нам снится,
Когда впервые влюблены.

О, как я молод был и чист,
И переменой очарован,
И жизнь моя, как белый лист
Бумаги, снова разлинован
Для слов Божественной любви,
Что время даст – они прольются,
Души ночные соловьи
В крылатой песне разольются.

Отныне путь не выбирая,
Я твёрдо знал, куда идти.
Сады, заснеженные Рая,
Казалось мне, взялись цвести.
Ах, Серафимушка , не ты ли
Стоишь с небесным фонарём
Среди морозной снежной пыли,
Нам говоря, куда идём?

Но так ли верой мы богаты,
Чтобы сомненья оплатить –
Привычек добрые пенаты
С грехами милыми забыть?
…………………………………..
Домой, когда же возвратился,
Аки войной побитый швед,
Я в размышленья углубился,
Избрав знакомый всем предмет
Привычной жизни – обиходом,
Что в простоте её зовём
И от младенчества с народом,
Храня обычай, с ним живём.

X.

ВЕСНА

Как быстро время солнце водит,
Меняя мир, меняя нас.
Согласно сроку и погоде
Даёт природе новый шанс.
Отбушевав зимой метелью,
Весну приводит на поля,
Где согласованно артелью
Восходит злаками земля.

Гремят ручьи, вскрывая реки;
Цветут сады, кипя листвой,
И возрождают в человеке
Инстинкт от прадедов простой:
Пахать и сеять, и молиться
О хлебе, счастье и семье,
Любовью с ближними делиться…
О, люди русские! По мне

Обычай праздников, гулянье,
Весёлый гул колоколов,
Летящий стаей над полями,
Над дымкой скученных лесов.
Как часто в поле замирая,
Я слушал песни звонарей.
Просторы в звуки наряжая
С любовью к родине своей.

Они – певцы святой России –
Их колокольни – маяки.
О приближении Мессии
Глаголют медные станки!
Так думал я, – «В мои ли годы
О бренной жизни рассуждать,
В капризах русской непогоды
Причину скудности искать?

Корить успешного собрата,
Что бестолково, но богато
Он те же годы проживёт,
И что тащил он воровато,
С собой на небо не возьмёт.
Не мне менять его натуру,
Не мне учить, как надо жить.
Хотел бы в русскую культуру
Не деньги – сердце я вложить!»

XI.

Меж тем блинами кружевными,
Потешив очи и живот,
Народ желаньями благими
Недолго в неге проживёт.
Основа жизни есть работа:
Души и сердца вечный труд;
О благе Родины забота,
На остальное – Божий суд.

Весна дороги просушила,
Просторы полнятся травой
И неба синяя вершина
Упёрлась в звёзды головой.
Пора размять походом ноги –
Уйти в Россию, бог ты мой,
В её покой, в её тревоги,
В порядок жизни вековой.

Я житель тех ещё привычек –
Поклонник местных электричек,
Послушник древних городов,
В хайтек влюбляться не готов.
Зимой люблю я снегирей
На облетевших ветках сада,
Златую цепь Монастырей,
Страну хранящих от распада.

Весной влечёт архитектура
Витых сосулек, льда изгиб.
Моя к ним тянется натура –
Водою вешнею я сыт.
На лето много полагаю
Порой несбыточных надежд,
От дней бездонных ожидаю
Таких, что не было до прежд.

XII.
 
Зима ушла. А я вернуться
Решил в Дивеево опять –
Душой и телом окунуться
В святую мира благодать.
Пройти духовною дорогой
Паломником, избравшим путь,
Теперь уже знакомый многим,
Как искру Господа раздуть.
Что в сердце каждого таится
И ждёт мгновения раскрыться,

Когда ветра, волнуя поле,
Несутся, голову сломя,
Открыто в русское раздолье,
От искры требуя огня.
И в небе пламя раздувают,
Всё ярче, шире, веселей,
И воды истово сияют
От первых солнечных лучей.

Между холмов речушка вьётся.
Да, вдруг, в изгибе полыхнёт!
И сердце радостно забьётся,
И грудь возвышенно вздохнёт.
И взор паломника не может
Красот небесных охватить
И Бога просьбами тревожит –
Мгновенье счастия продлить.

Но, вот и зарево погасло.
Крадётся из лесу луна,
И свет, как воск, её прекрасный
Свободно льётся на дома.

XIII.
 
А крыши влагой серебрятся.
Цветов слышнее аромат.
И звёзды падать не боятся
С небес, срываясь в тихий сад.
Поток паломников редеет.
В себя уходит Монастырь.
И Богородица радеет
За всех читающих псалтырь.

У образов горят лампадки.
В Соборе пусто, никого.
Лишь поправляет Ангел складки
На волнах платья своего.
Да тихо, в поисках забот,
В руках с крылатою тряпицей
Монашка тенью проплывёт.
За нею воздух серебрится.

Свечи огарок подберёт;
Иконы тряпочкой коснётся;
Пятно, заметив, уберёт;
Светло по-детски улыбнётся.
И чутко дремлет тишина
В груди огромного Собора.
Неслышно молится луна,
Не поднимая с пола взора.

И в сумраке ночных седин –
Один в объятиях пустыни
Святой отшельник Серафим
Стоит с молитвами над ними.

XIV.

Рассыпав звёзды над землёю,
Минует ночь ещё одна.
А те, обильною зарёю
Взойдут, как Божьи семена,
И потечёт с небес рассвет
С Востока новою волною.
Вчерашний обновится след
Опять послушницы ногою.

Она насельниц поднимая,
Общину утром обходя,
Звонком весёлым ободряя,
Шалит, как резвое дитя.
Проснутся кельи. Шумно птицы
Взлетят и сядут на кресты.
И вот туман, сходя, клубится,
Покрыв вуалями кусты.

Едва виднеются деревья.
Соборы в мареве легки.
Зарёй, рассыпанные перья,
Легли в извилине реки.
По Богородичной канавке
С молитвой льётся алый свет.
И на зелёной нежной травке
Небесной Девы виден след.

XV.

В Соборе Троицком движенье.
Открыты мощи. И цветы
Застыли в радостном томленье,
Коснувшись мраморной плиты.
И с этим чистым поцелуем,
Крещённым утренней росой,
Цветы безмолвные прильнули
К Святыне белой головой.

«Ах, батюшка», – Они б сказали –
«Наш добрый Старец, Серафим,
Нас по росе с утра собрали,
А ночью, даст Бог, облетим.
К Тебе с молитвою другие
За исцелением придут
И со словами всеблагими
К мощам с надеждою прильнут.

Мы заберём с собой болезни,
Их предадим земле сырой,
И будем тем тебе полезней,
Что станем Господа травой».
Свечей сиянье озаряло
Всё ярче Троицкий Собор.
И всё торжественней звучало:
«Хвалите Господа», и хор
Святых сестёр, душой ликуя,
Тянул до неба «Аллилуйя».

Так начинался новый день
И распорядок жизни строгой.
Под солнцем утренняя тень
Тянулась прежнею дорогой.
И перезвон колоколов
Искал тенистые просёлки.
И собирал Господь улов –
Минут последние потёмки…

Так представлял, сгущая краски,
Без снежной шубы монастырь.
И льда распущенны завязки –
Открылись взору даль и ширь!
Воображенье распаляя,
Накал его устав терпеть,
Я день отъезда приближая,
Не мог на месте усидеть.

XVI.
   
ЛЕТО

Господне лето встало в рост.
И небо синее сквозило.
И облака на сотни вёрст
За горизонт к лесам сносило.
И жаркий полдень жар топил
В открытых солнцу подворотнях,
И вновь прибывших торопил:
И деловых, и беззаботных
Найти убежище в тени…

Как раз, в Дивеево  в те дни
По Божьей воле оказался.
Моей в том не было вины,
Умом я долго примерялся –
Искал неделями отъезд,
Но не нашёл свободных мест.
Всё было занято кругом,
Гостями полон каждый дом.

Но что страдать и торопиться?
Авось пристанище найду,
Где можно на ночь разместиться
Пусть в незнакомом мне саду.
И в Монастырь дорогой сбитой
Поплёлся мучимый жарой.
Едва вошёл, как всё забыто
И я иной судьбы герой.

И, встав, за длинной вереницей
И богомольцев, и мирян,
Со мной идущих поклониться,
Прибывших к нам из дальних стран,
Я ждал возможности покорно
Свой малый подвиг совершить,
Пройти со всеми двор просторный
И Серафима попросить:

Благословить на труд желанный,
Быть может, в несколько страниц,
Или поэмою пространной –
Событий, дат и милых лиц.
Тянулось время золотое
И день дышал, как паровоз,
В плену станичного застоя,
Вгоняя в краску сотни роз,
Что от жары, как угли тлели,
И вспыхнуть пламенем не смели.

XVII.

На площадь вышел. Уж редела
Толпа паломников к мощам.
И скоро площадь опустела –
Жизнь возвращала нас к вещам
И постоянным, и привычным
С горчинкой нажитых забот.
И запах ладана с шашлычным
Дымком мешался у ворот.

Село Дивеево неспешно
Клонилось медленно ко сну.
И месяц чистый и безгрешный
Светил лампадою ему.
И торжество момента полня,
Едва на цыпочки привстав,
Отговорила колокольня
Среди темнеющих застав.

……………………………………

К вечерней службе торопились
Святые сёстры на Собор.
Их лица звёздами светились
И кроток был послушниц взор.

………………………………….

Я удивлялся их природе
Столь службу тяжкую нести:
В саду ль, на кухне, в огороде,
Так слово Божие блюсти.
В труде безрадостно привычном
Ту искру Божью находить,
Что в обиходе нам обычном
К огню никак не пробудить.

XVIII.
 
На остановке вечеряя,
Я размышлял, куда идти.
Жизнь, постепенно замирая,
Устала жаркий день нести.
В домах заря ещё мерцала
И перебранка шла собак.
Летучей мышью улетала
Машина редкая во мрак.

Плыла вечерняя прохлада.
С речных срываясь камышей,
И пузырьками лимонада
Пугала дремлющих ершей.
И я заснул на остановке,
В рюкзак уткнувшись головой.
Как будто шёл по узкой бровке
Над бездной мрачной и сырой.

И вспышки молнии блистали,
И озаряли дикий край.
И тучи низко пролетали,
Вослед летел собачий лай.
Рука незримая толкала
В объятья пропасти меня,
Как лист усохший отрывала
От ветки, вечностью маня.

И я проснулся возвращаясь,
Как камень брошенный, к земле.
Собрать сознание пытаясь,
Что изменило ночью мне.
Передо мной в одежде чёрной
Склонился в поздний час монах.
При бороде седой и скромной,
С улыбкой доброю в усах.

Спросил, – «Удобная ли лавка?
И плед ночной не тонковат?
Не велика ль за отдых ставка
Достойного иных палат?
Всё о тебе, родимый, знаю:
У раки ты моей молил
Песчинку малую от Рая
Послать тебе по мере сил.

Пойдём со мной. Тебя устрою
К сестрицам добрым на ночлег.
Твой сон короткий обустрою,
Дам от болезней оберег.
Трудись души не покладая,
Крещённый в вере Серафим.
Свята душа, когда, сгорая,
Мы мысли к Господу стремим».

XIX.
 
Ах, как же сладко потянулся
С улыбкой глядя на рассвет.
В родник души я окунулся.
Былой хандры в помине нет –
И вечной радостью привился
На весь остаток жизни лет.
Недолго чуду я дивился,
Ведь объясненья чуду нет.
………………………………….
Приют покинул, скрипнув дверью.
Не в этот миг ли я очнулся?
В реальность всё ещё не веря,
На дом уютный оглянулся.
Нашёл знакомое окошко.
Сквозь мной оставленную щель,
Смотрела беленькая кошка,
Напоминая мне апрель.

Но был июль, и небо тлело
Недолго раннею зарёй.
Вставало солнце и горело
В туманной дымке над рекой.
Рыбак водою повторялся,
Весь в отражение уйдя.
Вниз головою – не боялся
Задеть речного пескаря.

И было всё всему подобно.
С землёй двоились небеса
И повторяли всё подробно,
За горизонты унося.
Отныне речь моя, пылая,
Со мной творила чудеса:
Святые Лики оживляя,
К словам божественным несла.

И, полный сил духовных, смысла
Я в жизни праведной искал –
Пока не крест, а коромысло
Для ноши тяжкой примерял.


XX.

Святой водой с утра умылся,
Оставив завтрак на потом.
Туман последний отструился,
Блеснув серебряным крестом.
Среди травы роса погасла.
В листве возник весёлый шум.
Так начинался день прекрасный
Нежданных встреч, высоких дум.

Хотелось истово молиться,
Или торжественно молчать.
И умереть, и вновь родиться,
И жизнь восторженно начать!
И вдруг щеки коснулся ветер,
И взору горний мир открылся.
Где Херувим при ярком свете,
Блистая крыльями, молился.

Едва земли рукой касаясь,
Следы он светом серебрил.
Огласки кто-то, опасаясь,
Глаза мои на миг прикрыл.
«Не Богородица была ли?» –
Монашку юную спросил.
«Ну, если истинно видали?
Открыл вам тайну Уриил  .

И указал Господь дорогу –
Её божественную суть.
Для всех она одна, но к Богу
У каждого свой личный путь».
Я удивлён. Как разобраться
В таких премудростях могла
Послушница в свои семнадцать,
Ума раздвинув берега,
Как ручеёк, сама мала.

XXI.

Вся наша жизнь калейдоскопом
Узоры множит и меняет.
В сознании – на слое тонком –
Цветами разными сияет.
И с каждым новым поворотом
Непредсказуемый набор
Ей добавляется к заботам.
И не кончается простор.

А жизнь прожить не то, что поле,
Как говорится, перейти.
И сил своих, и Божьей воли
Порой не знаем, где найти.
Когда б Господь о нас не пёкся,
За нас, за грешных не страдал
И отвернулся б, и отрёкся –
Род человеческий пропал.

От нас Ему такая малость:
Молитва чистая нужна,
В которой сердцем излагались
Спасибо наше и нужда.
Так рассуждая, у Канавки
С молитвой путь я начинал.
Здесь солнца луч как на булавке
Живую тень ещё держал.

Плющом железным вкруг ограда
Дорогой узкою вилась.
Со стороны тенистой сада
Мне в душу музыка лилась.
То пенье птиц мешалось с хором,
Переливаясь и звеня,
И разносило по просторам
Души живые семена.

XXII.

Святой Канавкой шёл я плавно.
Слова молитвы повторял.
И чётки, что купил недавно,
Неторопливо в пальцах мял.
Не сбиться только бы со счёта.
Обряд казался мне суров.
Но чувство некого полёта
Признать я с радостью готов.

Душа ли в небо поднималась –
Ловила крыльями поток,
С земной юдолью расставалась,
Оставив сердце ей в залог?
А сердце нежно трепетало
Птенцом бескрылым и его
Пречистой Девы покрывало
По-матерински берегло.

От всякой скорби и печали
Своей любовью и теплом,
И в глубине его звучали
Ответно слёзы родником.
Небесная Царица рядом,
Казалось мне, со мною шла.
И лето было ей нарядом,
И солнца нимб вокруг чела.

Небесной Славы ореолом
О, Благодатная, сияй!
Своим спасительным покровом
Удел Четвёртый охраняй.
По три часа здесь пребывая,
Ты ставишь стопочки на грунт.
И оттого земля святая
В песчинке каждой дышит тут.
Сия обитель процветает.
Четвёртым Римом названа.
И Трём другим   не уступает
В своём сиятельстве она.

XXIII.

Без постороннего приказа –
По зову сердца совершил
Обход Канавки за три раза
И голос беса заглушил.
Теперь услышу я не скоро
В тени моих печальных дум
Льстеца душевного призора
И жадной страсти сладкий шум.

Быть может, он из тьмы, окликнет,
Назвав по имени меня
И к сердцу оводом приникнет,
Пронзая искрами огня?
Но тот укол молитвой смою.
И покаяния бальзам
На сердце ласковой рукою
Положит Дева сверху ран.

Внезапно тучка налетела.
И брызнул дождь, глотая пыль.
И потянулось к ветру тело,
Как пересушенный ковыль.
И вот желанная прохлада!
Что в знойный день, как чуда ждёшь.
Под шум вскипающего сада
Принёс короткий летний дождь.

И промочив меня до нитки,
Позволил солнцу вновь сиять.
И мои скромные пожитки
Мгновенно стали просыхать.
От дома хлебного тянулся
Дух разомлевших сухарей.
И аппетит во мне проснулся,
А голод сделался сильней.

Набрав сухариков, дивился
На столь простой деликатес.
Соборам низко поклонился.
Пока поставлю точку здесь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ОСЕНЬ

XXIV.
   
Катилась осень затихая,
Звеня подковами дождя,
Листвой багряной полыхая,
С ума романтиков сводя.
Но по утрам леса седели,
Вмерзая в хрупкий тонкий лёд.
И вились первые метели –
Зимы хрустальный хоровод.

С листвой по осени шумливой
Я оседаю, присмирев.
Пью крепкий чай неторопливо,
За труд писательский засев.
Воспоминания роятся,
Как пчёлы, облетая день,
И спать подолгу не ложатся,
Не замечая ночи тень.

С постели, встав довольно поздно,
Смотрю в окно на первый снег,
На ствол берёзы, что занозно
Отметила от лета след.
И вновь приход воспоминаний
Готова память одолжить.
Восторг любви, восторг свиданий
Неторопливо пережить.

В те дни бродил тропой пустынной,
Где журавлей истаял плачь,
Вдыхая грудью воздух зимний,
Не ставил творческих задач.
На лес взирая равнодушно.
Листвы нарядной не жалел.
Всё что любил, сегодня – скучно,
А тем – былым – переболел.

И возвращаясь под покровы,
Благословлял уютный дом,
Вдыхая дух его сосновый,
Спешил занять себя трудом.
Писал о чём-то понемногу,
Рифмуя с чувствами досуг.
И как бывалый график строго
Чертил забот знакомый круг.

XXV.

ЗИМА

А в середине января:
Числа пятнадцатого точно,
Открыл листок календаря,
Не веря в чудо – как нарочно.
В тот день Святого Серафима
Мир Православный вспоминал.
А моё сердце Старец прочно
Незримой нитью привязал.

Да вот беда, я знал немного
О жизни Старца в пору лет,
Когда подвижником Он строго
Держал пред Господом обет.
Он был в «Брокгаузе»  отмечен
Короткой репликой когда-то,
Но для любви к нему сердечной
Заметки краткой маловато.

Имея время и охоту
О жизни Старца разузнать
Себе поставил на заботу
Архивы древние поднять.
Они свидетели живые
Являли слов немую вязь.
И наши дни, и дни былые
Нашли в них родственную связь.

Завесив окна снежной шторой,
Зима в права свои вступила.
Метелью выстрелив задорной,
Меня «за парту» усадила.
И снова как школяр прилежный,
Букварь истории учу.
И освещая мир безбрежный,
Несу познания свечу.

Уж на моём столе сугробы
Заметок, очерков и дат,
Мелькают авторские пробы,
Меж ними россыпи цитат.
И новый день всё это множит…
Да вдруг апрель стучится в май.
Невероятно быстро прожит
Сезон зимы. Дождь, выручай!

Продли уютное ненастье.
Дай время дело завершить.
На это маленькое счастье
Распорядись: – Тому и быть!
И вот закончен труд желанный.
И я доволен в целом им.
Герой поэмы Старец главный.
За ним, читатель, поспешим.
…………………………………..

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

САРОВСКИЙ МОНАСТЫРЬ

XXVI.


Как спящий чутко богатырь
У вековых деревьев бора,
Лежал Саровский монастырь,
Блистая роскошью убора.
Но не Соборов красотой,
Не благолепными домами,
Не золотых крестов игрой,
Не расписными облаками,

Звал монастырь на свой приют
Со всей России необъятной:
Монахов, старцев, бедный люд.
Бывал народ с нуждою знатный.
Здесь Александр Первый тайно
Без свиты пышной как-то был.
Визит Монарха – не случайный –
О славе мест тех говорил.

Пахомий   много лет Обитель
Трудом ревнивым к славе вёл.
Игумен строгий и Строитель
На Божьем камне град возвёл.
Вокруг пустынники селились.
Сооружая скромный скит,
Или пещерки рядом рылись,
Коль Бог на то благословит.
……………………………………
И много старцев прозорливых
Так начинали Божий труд.
В пустыне лет неторопливых
Души готовили сосуд,
Что Богу в радость принесут.

XXVII.

Приют представь сей одинокий
В густом запущенном лесу,
Где чёрно-белые сороки
Охрану зоркую несут.
Пустынно место и безлюдно.
И ни одной тропы вокруг.
И так сияет в небе чудно
Луны плывущий белый струг.

Над тёмно-зыбкими кустами,
Над чахлым ельником плывя,
Спешит унылыми местами
К заре предутренней она.
И солнце, выбрав путь, обходит
То место дальней стороной.
И волк зимой голодный бродит
Тем утешаясь, что живой.

За добровольным заточеньем
Здесь жил монах в расцвете лет.
Имея к тяготам влеченье,
И Богу дав святой обет:
С греховным миром не общаться –
Молитвой, верой и постом
В скиту пустынном очищаться
Перед спасительным крестом.

К тому молчание добавил –
Беззвучно речь его лилась.
Он молчаливо Бога славил.
Меж ними крепче стала связь.
И был обет его исполнен.
Но что ещё себе желать?
А он собою не доволен –
И дни, и ночи отстоять

Решил на камне среди леса.
Откуда камень взялся тут –
Нечеловеческого веса?
Такие скалами зовут.
Откуда Господа нам славить,
Молитва будет где сильней,
Где степь стелить, где скалы ставить
Творцу с небес всегда видней.

Затворник тысячу ночей,
Колени преклонив, молился.
Опорой камень пригодился
Тому, кто не смыкал очей.
Коль об одном душа радела:
В пути земном нет выше дела,
Не покладая рук, молиться,
Чтоб Богу в пользу пригодиться.

XXVIII.
 
Всё Серафиму было мало.
В слезах у Господа просил,
Чтобы душа то испытала,
На что у смертных нету сил.
Зимой однажды пробивался
Он по завалам сквозь пургу
И сук огромный оторвался,
И под лавиною в снегу
Похоронил вмиг Серафима.

Вокруг темно и никого.
Лишь ветер, будто хор незримый,
Отпел любимца своего.
Между деревьев кралось утро.
Пурга ушла и снег хрустел.
И мелкой пудрой перламутра
В лучах пред солнечных блестел.    
И вдруг взъерошились снежинки.
Из них явились голова,
Зипун промёрзший и ботинки,
И к Небу первые слова:
«Святая Дева во Христе…»

Из ледяного рта струился,
Всё оживляясь, струйкой пар.
Пока монах с трудом молился,
Хотя ещё он не был стар.
Затем пополз, не чуя ног.
А впереди, монаху мнилось,
Буравил снег огромный волк,
А смерть уйти не торопилась.

И вот порог заиндевелый,
И дверь морозом заперта,
Но спас его топорик верный,
Да чудо Божьего Креста.
Без сил на досках распластался.
А был в сознании ли, нет?
Недели две он оставался
Бревном недвижным на полу.

Но вот поднялся – грянул свет!
И Богородица ему
При двух Апостолах сказала:
«Блажен ты в горе, Серафим!»
И в Монастырь его призвала, –
«Пригляд твой там необходим».

XXIX.

Все раны скоро затянулись,
Коль есть на то приказ с Небес.
И сосны радостно проснулись.
Запел хвалу Всевышним лес.
Несчастье стало забываться.
Да, перебитая спина,
Не стала больше разгибаться –
В поклоне вечном замерла.

А посох с той поры пришёлся
Опорой прочною к руке.
И образок тот разошёлся
По всей Руси. В одной строке
Не передать тот образ милый
Отшельника без рамки лет.
Не наделил меня Бог силой
Передавать словами Свет.

Давно светильником при Боге
Стал разгораться Серафим.
И свет его, и подвиг многим –
Маяк высокий. Всяк по ним
Себя равняет в том примере,
Идя дорогой трудной к Вере.
Беду любую испытаньем
С небес ниспосланным считал,
Как Бога милость с покаяньем
Душой пустынник принимал.

Ещё один я вспомнил случай.
Его полезно рассказать.
По осени ветвей горючих
Монах решил в лесу собрать.
Вязанка хвороста готова,
Пора домой, да только суть
Три молодца пред ним сурово
Загородили грозно путь.

За жизнь его просили денег.
Да им глупцам и невдомёк,
Что старец беден словно веник
И сам от смерти недалёк.
Они уж палками вертели.
У Серафима был топор.
Да бросил он его без цели
И принял страшный приговор.

Разбойники нещадно били.
Три палки с тем переломили.
И Серафимова душа
Для них не стоила гроша.
Когда же череп проломили
Ударом обуха, тогда
К избе убогой притащили,
Связав верёвкой, как врага.

Полы и стены разобрали,
Перевернули всё верх дном.
Богатства признаки искали
И отступили, бросив дом,
И Старца божьего при смерти,
Ему, дозволив, умирать.
У сатаны решили черти
Награду мерзкую принять.

XXX.
 
В монастыре же спохватились
О Серафиме разузнать
И в путь с петицией пустились.
Листвою стало заметать
Давно нетоптаные тропы.
А меж стволов гулял сквозняк.
Грибные кончились заботы.
Ещё беднее стал бедняк.

И огорчение, и слёзы
О том никак не передать,
И те страдальческие позы,
Что может горе принимать.
Весть вмиг округу облетела
Ознобом траурных минут.
На искалеченное тело,
Дай Бог, здесь лекаря найдут.

И в тёплой келье поместили,
Его доставив в Монастырь.
Врачи с осмотром посетили,
Прочли монахини псалтырь.
И Серафиму вновь явилась
В его последний, может, час
От Богородицы та милость,
Что возвращает к жизни нас.

При двух Апостолах велела
О Монастыре заботы взять
И то порученное дело
До дней последних не бросать.
И встал калека и молился.
И на другой, быть может, день
Блаженный в Боге исцелился.
И смерть ушла, как в полдень тень.

И не нашли врачи царапин,
Исчез пролом на голове,
От синяков не видно пятен.
И чудо предано молве.
А мужиков под суд отдали.
Но сердобольный Серафим
Просил за них, и оправдали
Троих виновных перед ним.

И так и сяк о том рядили,
И дружно миром осудили,
И среди доброго народа
Найдётся место для урода.

XXXI.

Черёд зимы пришёл. Покрылся
Мир тихой белой пеленой.
А Серафим от всех закрылся
И невредимый, и живой.
Обет затворника избравши,
Он никого не принимал.
Чуть-чуть капусты или каши
Через оконце редко брал.

И так до той поры молился
Он в заточении своём:
Покровы не менял, не мылся,
Себя решил сгноить живьём.
Когда от пищи отказался,
Пять дней окно не отворял,
На братский стук не отзывался,
Мольбам Игумена не внял.

Что было делать? Дверь сорвали.
Саровский Старец невредим!
И ароматы здесь витали
Цветами горных полонин.
Вернул Игумен к месту двери.
Просил монахинь допускать,
Что укрепляться стали в Вере
И в нём наставника искать.

Святой на просьбы согласился.
И лишь молчания печать
Игумен просьбой не добился
Во след затворничеству снять.
Но время шло. Молчальник сдался
И страждущих стал привечать.
И в предсказаньях открывался,
И стал молитвой исцелять.

Росла в миру Святого слава –
Народ стекался в Божий стан –
Как драгоценная оправа
Его вещающим устам.

XXXII.

Но Серафим тем не гордился,
Что стал в пророчествах горазд.
Небесный мир ему открылся
Великолепием палат.
Где Богородица молилась
О славе Сына своего
И с Богом радостью делилась
О вечном Царствии Его.

И восклицал Святой: – «Прекрасны
В моих виденьях Небеса!
В душе, как будто, месяц ясный
Царица Неба пронесла.
Мне даль грядущего открылась
И человека новый путь.
На всё да будет Божья милость,
А нам – с пути бы не свернуть».

Да! Время было не простое –
Победных праздников и смут,
Расцвет культуры от застоя
До лучших пушкинских минут.
Дворцы, театры возводились,
Соборы, храмы и мосты,
И европейцами учились
России верные отцы.

Что сыновьям своим накажут
Хранить, любить и защищать
Россию-матушку, укажут,
Как славу, делом умножать.
Саровский Старец в это время
Был на слуху и знаменит.
И в дар его всевышний веря,
Готовил каждый свой визит.

Всех принимал, слабея, Старец.
И редко был кому отказ.
Бывал здесь редкий иностранец,
Имея времени запас.
Не всё порой слагалось гладко.
Он декабристам отказал
В благословении лишь кротко –
На дверь рукою указал.

А после близкому монаху
Отказ наглядно объяснил.
«Смотри, я грязную рубаху
В родник чистейший опустил.
И воды тут же помутнели,
И непригоден стал родник».
Так в заговорщицкие цели
Провидца взором он проник.

XXXIII.

Когда б собрать всех очевидцев
И тех, кто, слыша, повторял –
Не позволяя усомниться,
Что «вот, Бог Истинный» не врал,
То и тогда чудес немало
Творил при жизни Серафим.
Сама Пречистая являла
Благоволение над ним.

И Богом, призванный Угодник,
Но пребывая сам в тени,
Так говорил, – «Я только сводник.
На Небе лекари твои.
И коли веруешь ты свято
В Едину церковь и Отца,
То будет просьба Небу внятна,
Господь пошлёт к тебе гонца.
И то лекарство неземное,
Что злую немочь сокрушит,
И дело трудное любое
В одно мгновение решит».

Однажды в пору дня худую,
К исходу лета – поутру –
Приводят женщину младую,
– Купца известного – сестру.
Давно уж брат её в тревоге:
Красы такой не видел свет.
Да, вот беда, не ходят ноги,
А помощи желанной нет.

От Авиценны медицина
Хотя прошла немалый путь,
Но нет ещё пенициллина,
Темна порой недуга суть.
И лекарь руки опускает,
Не в силах чем-нибудь помочь.
И место Церкви уступает
И помолиться сам не прочь.

Саровский Старец просьбе внемлет,
Коль помощь срочная нужна.
С вопросом первым он не медлит.
«Здесь вера крепкая нужна».
И символ Веры вопрошает.
И утвердительный ответ
Для исцеленья получает.
И льётся с неба дивный свет.

«Иди же с Богом и не мешкай.
Здорова, радость ты моя!
Сама Царица доброй вешкой
Путь обозначила, храня
Тебя от немочи во благо.
А что за благо, не скажу,
Но будет в нём твоя услада.
Как выйдет время, укажу».


XXXIV.

Ряды паломников редеют.
Пришла суровая зима.
И дни, едва начавшись, тлеют.
Над всей Россией хлад и тьма.
Дороги снегом заметает,
Просторы бурями темня.
Оголодавший волк пугает
На тракте бедного коня.

В такую пору все в убытке.
Лишь бес от прибыли богат.
И заплутавшие кибитки
Замучить до смерти он рад.
А в ясны ночи струйки дыма
Струятся тихо без числа.
И чья-нибудь душа незримо
Раба на небо понесла.

Святых на небе не исчислить.
Их нимбы звёздами горят.
Благи деяния и мысли.
Им ржа и тлены не грозят.
Но ярче их луна сияет,
В полночный час округлена,
Простор безмолвный озаряет
Из глубины небес она.

Летит возок в потоках света.
И тень, спеша, не отстаёт.
Ямщик устал, и песня спета.
Лишь колокольчик всё поёт.
Вот монастырь уж стены кажет.
Соборы главками блестят.
Снега взлетают тонкой пряжей
И взгляд усталый веселят.

Ворота инок отворяет.
Несут к прибывшим фонари.
Игумен сам гостей встречает
При первых отблесках зари.

XXXV.

Не знатны гости, не богаты.
Из местных прибыли краёв.
Оставив тёплые палаты,
Под монастырский тихий кров
Они на время приютились
Пока на улице метель.
И в том Игумену открылись
Приезда срочного в чём цель.

«О старце в Боге Преподобном
Наслышаны с надеждой мы
И, может быть, с его подмогой
Уйдём домой, исцелены.»
«Бог даст!» – Сказал в сердцах Игумен.
«А в чём беда твоя?», – Спросил.
Ответил Мантуров   с раздумьем: –
«И двух шагов пройти нет сил.

Боюсь, что ноги, опухая,
Меня к постели прикуют –».
И, помолчав, сказал, вздыхая: –
«И пыткой медленной убьют –».
Их принял Старец на рассвете
Среди морозной тишины.
И засыпали звёзды-дети
Вокруг вскормившей их луны.

О вере строго домогался,
На гробе гостя разместив,
Пока ответом не остался
Доволен он, благодарив
За веру твёрдую. «А с нею
Как божий раб, помочь сумею»
Помазал ноги он елеем,
Насыпал в полу сухарей.
«Поешь сухариков с лакеем,
По три раздай среди людей –»

«Иди, родной, теперь же с миром.
Благословляю в добрый путь.
Отцу Небесному по силам
Должок отдать не позабудь».
Таким приёмом удивлённый,
Той переменою в ногах,
В мгновенье ока исцелённый,
Помещик путался в словах.

«Да чем же, Бога испроси,
Я оплачу такую милость?
Любую цену огласи,
Что Господом тебе открылась».
«Продай имение своё,
Крестьян на волю отпусти,
И в том служение твоё
Начнёшь ты Господу нести».

XXXVI.
   
Среди пустынников в ту пору
Благочестивый Серафим
Для новых подвигов простору
У Неба с радостью просил.
И видя радостное рвенье,
Бог силы Старца укреплял.
Его упорство и терпенье
Являли Веры идеал.

И вот в четвёртый раз явилась
Вновь Богородица ему.
В своих желаниях открылась:
«Оставить пустынь! По сему
Вернуться в мир людей открытый
И ходоков вновь принимать.
Через тебя, творя молитвы,
Я стану сирых защищать.

От глада, мора и болезней
Я встану прочною стеной,
И рядом встанет Сын Любезный
Несметным воинством со Мной.
Но есть ещё тебе отрада.
Четвёртый Мой Удел создать,
Где по кончине среди сада
Ты будешь вечно пребывать.

Могу сказать о том я проще:
Моею милостью не тлен,
Ты обретёшь святые мощи
В тени моих Небесных стен.
Я приведу насельниц верных,
Я дам начальницу к рулю.
Пусть от камней в основе первых
Обитель пестуют мою.

Через тебя всё совершится
Тебе мой дом передаю.
И я – Небесная Царица
Там проложу стезю Свою –».
И долго облако светилось,
Лучом играя золотым.
И за слезой слеза катилась
К усам по-зимнему седым.

XXXVII.

А вскоре Мантуров явился.
Продав имение своё,
И возле Старца поселился,
Построив скромное жильё.
И для Дивеево он впрок,
Согласно воле Пресвятого,
Купил земли пустой клочок
Среди безлесного простора.

И к Серафиму став поближе,
В делах насущных помогал.
Он прочитал немало книжек
И много дел полезных знал.
Был человеком благодушным,
Всегда приветливым он был.
И Серафиму стал послушным
И Старца сердцем полюбил.

Любовь сложилась обоюдно,
Как некий дружбы идеал.
Старец Мантурова прилюдно
Частенько «Мишенькою» звал.
Но, как беда одна не ходит,
Так радость любит коллектив,
Себе попутчиков находит,
День серый в праздник превратив.

И вот тому пример наглядный,
Как неожиданно беда
Свергает с лестницы парадной
В теснину смертного одра:
Была у «Мишеньки» сестрица
К невесте подходящих лет.
Вне Бога жившая девица,
Балы любившая и «свет».

Жених ей избран был судьбою,
Но отчего-то ей не мил.
И брак казался ей бедою,
И смутой сердце бередил.
Уж близко к свадьбе было дело.
Да весть пришла из дальних мест.
Скончался дядя и приспело
Кому-то ехать ставить крест.

Вступать в богатое наследство,
Не мешкая, благое средство.
Брат был в отъезде и решать
Не мог, кого и с кем послать.
Тверда в характере Елена   –
Всегда решительной была.
И со слугою она смело
Помчалась скоро, как могла.

Дороги четверть оставалась.
Пора бы малость отдохнуть
И по традиции усталость
За чаем с блюдечка смахнуть.
Слуга ушёл, но беспокойство
Напало вдруг на госпожу.
О том, какого было свойства –
Со слов Елены расскажу.

«Едва я дверцу распахнула,
На духоту в груди дивясь,
На небо странное взглянула,
Что чадом огненным дымясь,
Ко мне дракона приближало.
Пасть источала смрадный жар.
И прежде, чем коснётся жало,
И поразит меня удар.

Себя не помня, я вскричала.
И Богородице обет
Я стать монашкой обещала.
И вмиг пропал дракона след –».

XXXVIII.

Вернувшись, к брату обратилась, –
«Я, братец, замуж не пойду!
Монашкой стать я побожилась.
В монастыре семью найду –».
Когда в желании открылась
Елена Старцу, то его
Она ответу удивилась.
Сказал ей батюшка строго;:

– «Ты что удумала, девица?
Ты выйдешь замуж, вижу я.
И оттого не отстраниться,
Предрешена стезя твоя».
– «Я не могу, я побожилась.
Царице Матери обет
Дала святой и Божья милость
В душе моей открыла свет».

– «Ты выйдешь замуж, а пока
Живи, как можешь, как придётся.
Меня не мучай, старика,
Чай повод свидеться найдётся».
………………………………..

Три года минуло как день.
Елена мучилась, томилась.
И Богородице молилась.
От беспокойства мрачных дум.
Её душа оледенела.
И нашей радости ведун
Не оживлял к желаньям тело.

Решила в Муроме проситься
Елена в женский монастырь.
И, келью там купив, проститься
Она в Саровскую пустынь
Коня направила. Быть может,
Честнейший Старец Серафим
Снять грех с души, простив, поможет,
Благословится к службе им?

А Старец, знав всё наперёд,
Елене низко поклонился.
Ничуть тому не удивился
И в келью с радостью зовёт.
Не дав сказать Елене слова,
На плечи руки ей кладёт.
И вроде мягко, но сурово
С ней речь о выборе ведёт:

– «И нет тебе пути, что в Муром
Других послушниц позовут.
Иной же путь тебе задуман,
Тебя женою в Храм введут.
И сам Иисус Христос колечко
На твой суставчик поместит,
Возьмёт навек твоё сердечко,
Небесным Царством наградит.

О том молчать должна до срока.
Не говорить ни да, ни нет.
Что спросят тя, – Не знаю толком!
Давай на всё такой ответ.
Пусть братец твой тебе избушку
Поставит милостью моей.
Я дам тебе монашку-служку
И послушание, что с ней
Делить ты будешь в ткацком деле.
Потом раскрою Божьи цели».



ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

КАЗАНСКАЯ ОБЩИНА

XXXIX.

Была в Дивеево «Общинка».
От Божьих промыслов жила.
Горя, как первая лучинка,
Что Александра   здесь зажгла.
Когда Небесная Царица
Мать Александру привела,
Ей указав, где поселиться
Вблизи Дивеева села.

Прошло от той поры немало
И добрых, и суровых лет.
Казанская здесь церковь встала –
Особой гордости предмет.
И Богородица с Небес
Благословляла сей процесс.
С усердьем матушка трудилась
Пока та церковь возводилась.

И вот над крышами села
Крест золочёный вознесла.
И огласило дали звоном
«Новорождённое дитя».
И к церкви шёл народ с поклоном
Слезой счастливою блестя.
В те дни помещица, прослышав,
Что Богородица сама,
Благословив Обитель свыше,
С Казанской стройкой помогла,
Земли участок, что был рядом,
Общине даром отдала.

На той земле мать Александра
Три кельи вскоре возвела.
Одну с послушницей делила.
Троих в другую пригласила.
А в третьей светлой и простой
Вставал паломник на постой.
С того и началась «Община».
Её Казанской нарекли.
И дни, как струйки из кувшина,
Неторопливо потекли.

Пахомий  – старец из Сарова
Наставником стал у сестёр.
Устав саровский здесь сурово,
Но по-отечески он вёл.
Раз в сутки пищу привозили
Из трапезы саровской им.
Для братии вязали, шили,
В молитвах жили днём своим.

Провидя дней своих кончину,
Мать Александра, помолясь,
Отцу Пахомию причину
Своей кручины, не таясь,
Душой печальной изложила:
– «Не оставляй моих сестёр.
Я Богоматери служила,
Растила деревце. Топор
Нам допускать сюда не гоже,
Посеяв смуту и раздор».

– «С великой радостью Царице
Небесной я готов служить.
Да только, матушка, уж мнится
Недолго мне осталось жить.
Иеродиакон Серафим
На ум пришёлся кстати тут.
Поговори, сестрица, с ним.
Возьмёт ли он посильный труд?

И с той же просьбой к Серафиму
Она с поклоном прибыла.
Благословя свою кончину,
Как Ангел к Богу отошла.
………………………………….
Спешили годы чередой,
Меняя мир, меняя нас.
И перед Господом свечой
Уж не один святой погас.
Но каждый был для нас ступенью
В небесной лестнице к Нему,
Давая многим поколениям
Достичь ту Горнею страну,
Где не заходит солнце в вечер,
Где сонм святых, как россыпь звёзд.
Где нам Господь готовит встречи,
И сладок нам последний пост.

XL.

Устроена так жизнь не нами.
И нашей юности досуг
Уходит задними дворами,
А в гости просится недуг.
А с ним приходит смерть-сестрица –
На сердце вечный лёд кладёт,
Не позволяет нам забыться
Пока Бог душу приберёт.

Пять лет прошло с того, и вскоре,
Когда Община  приросла,
Сестёр постигло снова горе:
Пахомия смерть унесла.
И сёстры вмиг осиротели,
Лишившись разом всех забот,
Что от Игумена имели.
Одни молитвы – им доход.

За ним – начальница скончалась
Анастасия   – Божий Свет.
Печаль глубокая осталась –
Начальницы в Общине нет.
А Серафим ещё в затворе.
Не обращает взоры к ним.
И долго ль выпавшее горе
Придётся мыкать им одним?

Собравшись вместе – обсудили
Кого начальницей избрать.
И долго спорили, рядили…
Решили Ксению   призвать.
Была строга, нетерпелива
И наказать в сердцах могла.
«Общину» искренне любила.
Устав, ей данный, берегла.

Не всем послушницам порядки
Пришлись по вкусу, и за год,
Как градом выбитые грядки,
Исчез насельниц «огород».
Полсотни было – лишь двенадцать
Остались службу продолжать:
Во всём решили подчиняться
И перемен спокойно ждать.

XLI.

И стали к старцу Серафиму,
Хотя в затворе старец жил,
Ходить. И, нарушая схиму,
Затворник с ними говорил:
Учил труду духовной жизни,
Тому, что в опыте познал
И лёгким сестринским капризам
Порою с лаской потакал;

Пенял начальнице суровой,
Что жизнь в «Общине» словно лёд,
Хоть хороша своей основой –
Цветов духовных не даёт.
Ему начальница не внемлет.
Менять не хочет ничего.
Её характер, словно кремний,
Лишь искру выбьешь из него.

И в том лишь знает благодать –
Устав саровский не менять.
Упорство видя в ней такое
Затворник с миром отступил.
Вернулся к прежнему покою
И дверь обители закрыл.
Решив, заветы Александры
Ему не должно исполнять.
Не находя иной отрады –
На ход событий не влиять.

А в ноябре в лесу саровском,
Явившись в утренней заре
На островке тумана плоском,
Венцом лежащем на горе,
Ему открылась Богоматерь –
Небес Царица вся в игре:
В искрящемся лучами платье
При ярких звёздах и луне.

Пал Серафим, молясь, пред Нею.
Сошла на сердце благодать.
А сонмы Ангелов аллею
Крылами стали заплетать.

XLII.

Казалось, солнце поднималось
Из беспредельной глубины
И на мгновенье задержалось
Вблизи саровской стороны.
Лицо монаха озарилось:
Смятенье, радости озноб.
Спина испариной покрылась,
Оледенел, напротив, лоб.

И Богородица сказала: –
«Внемли глаголу, Серафим!
Мать Александра завещала
К душевным радостям твоим
Ещё Казанскую общину –
Удел Четвёртый, что к Троим
Готовлю я. И Мне причину
Твоих желаний разъясни.

С тебя я больше всех взыскую.
Не оставляй «Общины» впредь.
Тебе от Господа дарую
Любить прощая, и терпеть!
А Ксенью с сёстрами оставь.
Я покажу другое место.
Там мельницу пока поставь,
Общины новой славя тесто.

Я назову тебе сестёр,
Что ты возьмёшь с собой в обитель.
Над ними будет Мой призор.
Ты ж будешь верный им родитель.
От алтаря Казанской церкви –
К востоку ровно от неё,
Канавкой с валом общей меркой
Ты обнеси сестёр жильё.

Срубите мельницу и кельи
Поставьте первые в черёд.
А там с весеннею капелью
И церкви очередь придёт.
Устав обители дам новый.
Ещё такого в свете нет,
Что станет прочною основой.
На нём построю мой Завет:

Не принимать в обитель вдовых,
А лишь девиц от юных лет
С душою чистой и здоровой,
На коих мой укажет свет.
Для них Игуменьей я стану
Благоволенье изливать.
Нести вовеки не перестану
С Небес святую благодать.

Афон, Иверия и Киев
Сольются в Жребий здесь один.
Так много в мире разных крыльев,
Но Бог над всеми Господин».

XLIII.

Мостил декабрь льдом дороги.
Леса снегами покрывал.
Медведи прятались в берлоги.
Волк чаще голос подавал.
И звёзды небо прошивали
Колючим проблеском лучей.
Ещё ручьи, виясь, шуршали
С незамерзающих ключей.

Но лесорубы лес валили.
И гулко падала сосна.
И оголив её тащили
Из мест, где стройная росла.
Где, распилив, везли санями,
Где волоком, таща конём,
Пустыми мёрзлыми полями,
А где рекой, покрытой льдом.

И в месяц мельницу сложили
На месте том, где Божий перст
Назначил быть. В ней сёстры жили
И спали тесно, как в присест.
Пока им келью не срубили,
Не обрели надёжный дом,
Они на мельнице пробыли,
Держась молитвой и трудом

До поздней осени. К морозам
Была уж мельница пуста.
А там весна пришла с обозом.
Просохла сельская верста.
Питались скудно, жили бедно.
Но, что печалиться о том?
Вздохнула мельница и хлебно
Пошла молоть зерно крестом.

XLIV.

«Община Мельничная» стала
Намного больше, чем была.
Рубахи шила и стирала
Саровским братьям добела.
Зерно молола до упада.
И хлеб пекла, лишь забирай.
Мелькали сёстры среди сада,
Хваля богатый урожай.

И фрукты на зиму сушили.
Солили в бочках огурцы
И с речки лёд весной возили,
На лето ставя погребцы.
Всё чинно было и опрятно!
Большою дружною семьёй
Жила «Община» небогато,
Но стол с едой имела свой.

Она с Казанской разделилась.
И почитала свой Устав.
И Богородице молилась,
К стопам Владычицы припав.
Десятка два имела келий
И для ремёсел свой завод,
Что Серафим святой затеял,
Предвидя в будущем доход.

По Божьей Матери завету
Пришла пора «Канавку» рыть.
И в день второй июня  эту
Работу сёстрам предложить
Явился Старец на рассвете
В одежде белой и лаптях.
И сёстры, Батюшку заметив,
Дивились чуду, а в лучах

Уж небо солнцем освещавшим,
Растаял Старца силуэт…
Аршин канавки, явно ставшим,
Хранил лопаты свежий след.
Пошла работа. Не ленились
Исполнить данный им завет.
Сестрицы радостно трудились –
Такой на чудо был ответ.

Канавка та не год копалась –
И в глубь, и в высоту росла.
Святой преградою являлась
Для беса – дьявола посла.
Как поясок Пречистой Девы
«Общины Мельничной» храня,
Земные обвела пределы
Грядущего монастыря. 

Душою радостною влёкся
К «Общине» Старец Серафим
И, как отец, о сёстрах пёкся.
И всеми был в ответ любим.
Елену Мантурову вспомнить
Пришла печальная пора,
Пока чернил сухая копоть
Не зачернила блеск пера.

Я отступлений не любитель.
Милее мне, когда рассказ
Читатель мой, благотворитель,
Не гонит скукою от глаз.
Уверен в том, что вас Елена,
Когда бы встретили её,
Лучистым светом глаз согрела,
Как мать любимое дитё.

Стройна, легка и миловидна
Она сосватана была.
Но не случилось свадьбы, видно
Ей Богородица сама
Избрала путь служенья дивный,
Свечой поставив средь сестёр,
Христу невестою радивой,
Одев послушницы убор.

Дитя духовного творенья
Святого Старца. Всё при ней:
И красота, и в службе рвенье,
И полнота молельных дней.
«Общину» искренне любила.
Разумно ей руководила.
И Серафим Саровский с ней
Делился мудростью своей.

А тайна та, что им хранилась,
Лет через семь – в черёд открылась.
Елену  Старец вновь зовёт
И речь нелёгкую ведёт: –
«Твой брат в недуге пребывает
И час от часу быстро тает.
Боюсь, до пятницы умрёт,
И нет лекарства, что спасёт.

Он для обители мне нужен.
Дать умереть ему нельзя.
Давай, душа моя, послужим,
О том Всевышнего моля,
Чтоб послушание назначил –
Тебе за брата умереть.
Не справить дела нам иначе,
Когда спасенье только смерть».

«Готова жизнь отдать за брата,
Любой ценой его спасти.
И перед Богом буду свята,
Желая жертву принести».
С мольбою к Богу обратилась
Елена страстно – вся в слезах,
И с братом радостно простилась
До встречи, даст Бог, в небесах.

А Старцу молвила смиренно: –
«Благословите, так и быть».
И оземь грянулась мгновенно,
Едва воскликнув: – «Мне не жить!»
Чтоб привести Елену в чувство,
Явил тут Батюшка искусство.
Но через день она слегла –
Себя для неба сберегла.

А Мантуров, сестрой спасённый,
Недуг смертельный пережил.
И Богом к жизни вдохновлённый,
Усердно Батюшке служил.
Возвёл построек он немало,
Наказы Старца завершил.
И в час, когда душа устала,
Светло с молитвою почил.

XLV.

Господне лето мы не ценим.
Грустим лишь осенью о нём.
Да в памяти его мгновеньем,
Как крошкой хлебною живём.
Осыпав нас листом багряным,
Плодов уж осень не даёт.
Метётся ветер по полянам –
Сухие веточки жуёт.

Поля, что мокрые корыта,
Под небом сохнут кверху дном.
Полнеба тучами закрыто.
А в целом всё объято сном.
Всё как-то разом завершилось:
Грибы, охота, огород.
На всё иссякла Божья милость.
И ничего уж не растёт.

И птица редко пролетает.
И в кокон прячется паук.
И ветер тихо наметает
Снежинки первые на сук.
А там и осень пролетела.
И с каждым днём всё холодней.
И покрывалом снега белым
Зима накрыла плоть полей.

В келейных окнах свечи тают.
Послушницы рубахи шьют.
С печалью лето вспоминают,
Слезинки редкие роняют,
Псалмы тихонечко поют.
А тут ещё беда покруче –
Почил их Старец Серафим.
Лежат на сердце грузом тучи,
Сиротства одолела стынь.
 
Отца родного потеряли!
Они – как свечи, без огня!
Застыл, не тает воск печали.
Лишь Бог – защитник и судья…
Спешит от мысли посторонней
Себя послушница отвлечь
И за рукой игла проворней
Нить начинает борзо влечь.

Не в нашей воле солнцем править.
Где сесть ему, где восходить.
А в нашей доле только славить –
Отца Небес благодарить!
С кончиной Старца Серафима
Казалось вымерли леса.
Пустынь их стала нелюдима –
Поблекла святости краса.

Монах саровский Толстошеев 
Общины стал объединять,
Реформу новую затеяв,
Принялся страсти распалять.
И тридцать лет «водил пустыней»
Послушниц новый «Моисей».
И, только сжалившись над ними,
Сам Государь России всей,

Подсказкой Бога озарён,
И при согласии Синода,
Общинам быть монастырём
Назначил он с того же года.

XLVI.

«Община Мельничная» стала
От той поры монастырём.
И Богородицы устава
Не смел никто нарушить в нём.
Сбылись слова провидца Старца:
Монастырём общине быть.
И Божьим светом озаряться,
Других сиянием затмить.

Вершится всё Небесной волей
Руками тех, кто на Земле,
Как семена, сердца на поле
С молитвой сеет по весне.
Плоды таких трудов прекрасны!
Взойдёт ли Храм, взрастёт ли хлеб –
Душа людская – те же ясли,
Где нянчим мы младенцев треб.
 
Елизавете Ушаковой 
Саровский Старец Серафим
Предрёк духовною основой
Монастырю быть до седин.
«После двенадцати начальниц
Возникнет дивный монастырь.
И в нём я – вечный постоялец
Почётным буду, как псалтырь».

Лет с той поры ушло немало.
Почил давно Святой Пророк,
Но слово, давшее начало,
Исполнит волю Божью в срок.
Случилось так! Елизавета
Синодом в сан возведена
Игуменьи. Она при этом
Марии имя приняла.

Всё чудно Бог располагает,
Когда находит отклик в нас,
А сердце честно исполняет
Его Божественный указ.
Мария радостно трудилась.
Как дочь любимая была
И с Богоматерью делилась
Своею радостью сполна.

XLVII.

И в жизни не было мгновенья
Пропавшего в тумане грёз.
В руках умелого правленья
Быт монастырский бурно рос.
Из камня Храмы возводились,
Соборы главные росли,
Благодаря за Божью милость,
Кресты злачёные несли.

Над куполами небо полня,
При хороводе облаков,
Перебирала колокольня,
Как чётки, звон колоколов.
Общины старые пределы
Давно лишились тесноты.
Земли пустынные наделы
К церковным прибавляла ты.

О, достославная Мария!
Твоим заслугам нет числа!
Тобой гордилась вся Россия,
И слава дел твоих росла.
И, что ни год, трудом упорным
Преображался монастырь.
И ремеслом владел доходным,
И не чурался милостынь.

Здесь дух любви царил особый,
Здесь на слуху был Серафим –
Саровский Старец Преподобный,
Что почитаем и любим.
И всё же много нужно воли,
И вдохновенного труда,
Чтобы пустыни в чистом поле
Несли обильные хлеба;

Паслись стада, одежды шились
И благоденствовал живот;
Дела великие вершились
Над зыбкой почвою забот.
А будет хлеб да Божья милость –
Не устрашится Божий раб.
И чтобы в жизни не случилось,
Он испытанью только рад.

Вздохнёт, родимый, ободрится
И так навалится плечом,
Что лихо вмиг посторонится
И снова жизнь кипит ключом.
Характер русского народа
Взрастал и креп среди полей,
Где с Богом сходится природа,
Как с небом плоскости морей.

Узка дорога ли, просторна,
А в точку сходится в дали.
Творцу Единому покорна,
Как центр неба и земли.
Хранится в точке день грядущий.
На горизонте спят века.
И на дороге к ней ведущей
Судьба встречает ходока:

Добром, разбоем, лютой казнью,
Могилой скромной и крестом,
То стелет путь зелёной гладью,
То воздержаньем и постом
От суеты нас отвлечёт,
Как будто мимо потечёт.

XLVIII.

В дороге, как в судьбе расчёт.
Ни агнец Божий, ни пройдоха.
Никто у неба не займёт
Ни шага лишнего, ни вздоха.
И если Бог сказал: – Явиться!
И дату точно указал,
Успей, собравшись, помолиться,
Прибыв на траурный вокзал.

А если в срок не поспешил,
И был беспечным, и ленивым,
И важных дел не завершил –
Не быть прощённым и счастливым,
И в Божье Царство не войти,
А коли так, то жизнь напрасна.
И смысла не было в пути,
И Божья искра зря погасла...

Но если есть и путь, и время,
И не стучится в двери смерть,
Спеши, в спасенье Божье веря,
В делах с молитвой преуспеть.
Путь начинается с тропинки
Едва заметной впереди.
Ищи примятые травинки –
Приметы Бога находи.

Перед тобой всегда незримый,
Господь шагает по земле.
Его молитвою хранимый,
Ты видишь свет в кромешной мгле.
Мостишь всем праведным дорогу
Не ты один, идущий к Богу,
Но, может быть, на ней твой след
Спасёт других от смертных бед?

Так думал я – слова чужие
В быту частенько применял.
И мысли с мыслями дружили,
В душе рождая идеал.
Не находя противоречий.
В сомненьях горестных не жил.
Беда не гнула мои плечи.
Юлой от боли не кружил.

Но, Бог Ты мой, чужие души
Со мной беседуют во сне,
Что не имели доли лучшей
Приходят с повестью ко мне.
Я слышу голос их печальный,
Ручью ожившему подобный,
Водой струящейся астральной
По плитам каменных надгробий.

Погаснет сон звездой небесной.
Перед глазами мир иной.
Но в памяти, как в келье тесной,
Знакомцы давние со мной.
Я к ним привык и расставаться
Я не имею мысли впредь.
Не мёртвых надо нам бояться.
Как от живых не умереть.

ГЛАВА ПЯТАЯ

РЕВОЛЮЦИЯ

XLIX.

Россия, встав на мель, кренилась.
Революционный грянул год!
Переломившись, развалилась.
И в водах канула забот.
Где путь лежал рекой торговой,
Там смута тёмная и топь.
Идущий смело к жизни новой,
Уж не крестом – звездою лоб
Крестьянин бывший украшает.
Отныне враг – буржуй и поп.

Круги пошли от Петрограда.
И прежний строй смело волной.
И нерушимая громада
За год растоптана толпой.
И кумачом застлало веси.
Как от огня в душе ожог.
В народ вселились смуты бесы.
И предан казни снова Бог.

На берегу с печальной думой
И я стоял над зыбью вод.
И песне волн внимал угрюмой,
Понять пытаясь жизни ход.
Смотрел туда, где ветер гнул
Ключицы тучи восходящей.
Где волн, гонимых бурей, гул
Летел за молнией слепящей.

Не так ли, думал, слепо бродит
У роковой черты народ?
Он, как волна, то к небу всходит,
То ниспадает в бездны вод.
И разбиваясь об утёсы,
Не так ли падает волна,
Струит песка златые косы
Перед насильником она?

L.

Не в миг с ума сошла Россия,
Очнулась с рёвом ото сна.
И полстраны за год спалила,
От крови собственной пьяна.
Волна народная – слепая –
По всей России пронеслась.
До основания сметая
Всё, чем крепилась и спаслась:

В лихие годы безрассудства
И глада страшного и смут,
Средневекового беспутства,
За ради войн оставив труд.
Монастыри души лишились.
Молитвы стихли без икон.
Пустые звонницы чернились
Крикливым облаком ворон.

Как пыль – рассеяны монахи
По обездоленной Руси.
На нарах кто, а кто на плахе:
«Господь помилуй и спаси».
Обители закрыли вскоре.
Сестёр отправили за дверь
Просить, как милостыню, горе.
А что ещё просить теперь?

Едва умом своим разжились
И знатью русской приросли,
И полководцами гордились,
Да, вот, поди же, понесли
Нас обезумевшие кони!
Калеча бравых седоков.
Могилой братской стало поле –
Итог безумств всегда таков.

LI.

Прошли года – легко сказать –
Насилья, рабства и увечий.
Из камня бы людей создать
И оковать металлом плечи.
Чтобы они могли нести
Нечеловеческое бремя
И Богом данное спасти
На жизнь отпущенное время.

Но человек не истукан.
Хоть телом слаб, но крепок духом.
И грешник он, и он же храм
С могучим голосом и слухом.
И всё в одном сошлось зело.
Себе судья он и палач!
Несёт в себе добро и зло.
Сегодня смех, а завтра плачь.

Одни себя по жизни любят,
Другие жизнь чужую губят.
И поколенья новый слой
Хоронит старый под собой.
Но жизнь умнее человека,
И дав повластвовать ему,
Приводит Бога-дровосека,
Что зло срубает на корню.

И дре;во зла уже не застит
Сиянье солнца из небес.
И, отгремев грозою страсти,
Поджавши хвост, уходит бес.
Вздохнув, земля крестьян скликает
В артели дружные на труд.
На руку скорую латает
Прорехи жизни. Вновь влекут:

Заботы прежние, обычай,
Заветы древних мудрецов
И снова путь нам мил привычный
От наших дедов и отцов.
А супостату всё неймётся.
И божью душу он язвит.
В открытый рот плюёт колодца
И воды светлые мутит.

Но тщетны ворога усилья.
Народ обманутый прозрел!
Росли подрезанные крылья.
Кончался власти беспредел.
И возрождался по крупицам
К привычной жизни монастырь,
Прощая кровь своим убийцам,
Залившую Христа псалтырь.

LII.

Октябрь, Союз и Перестройка
Простором русским пронеслись
Как обезумевшая тройка
Пока мужи за власть дрались.
Умолк затёртый колокольчик
Меж туч в неведомой дали.
И время – смутных дней проходчик
Открыло к жизни алтари.

На всё да будет Божья Воля.
В грядущий час прольётся дождь.
И пересохших губ коснётся поля,
Заговорит о счастье рожь.
Иисус Христос жнецов назначит.
Благословит монастыри.
А рано утром солнце спрячет
Пока на ниве косари

Не завершат с молитвой дела,
Не поторопит Бог зари,
В росе коса, чтоб звонче пела.
……………………………………..
А там и мельница проснётся.
Крестом крылатым дня коснётся.
И белоснежная мука
Начнёт вздыхать, как облака.

И божьи ладушки-сестрицы
К муке добавят чуть водицы,
Замесят тесто, сразу в печь –
Хлеб монастырский будут печь.
Но не об этом только речь.
Хлеб голова всему – понятно,
Но монастырских сухарей
Мне аромат вдыхать приятно,
Шаги замедлив у дверей.

И хлебный дух святого Старца,
Простите вольность здесь мою,
Тревожа память, проявляться
Стал, будто рядом я стою,
Не видя Старца Серафима.
Так память чудно сохранила,
Что не по силам взять уму,
Кого на веки полюбила
В молитвах радостных Ему.

LIII.

А для того, кто в Бога веря,
Слова молитв не растерял,
Пришло спасительное время –
Освобожденья час настал.
Свобода радостно у входа,
Оков лишённых, не ждала,
И для свободного народа
Победных врат не создала.

Ни хлеба вдоволь, ни цветов,
Ни поздравительных оваций
На миллион голодных ртов
С развалин где добру набраться?
И у святых когда-то врат,
Где странник радостно молился,
Царят преступность и разврат,
Антихрист сытно развалился.

Но сквозь развалины растёт
И крепнет слабая былинка.
И власть у демона берёт
Бескровно Божия травинка.
Скосить её, пустить под нож –
Одно мгновение, не больше.
А урожая ждёшь, да ждёшь.
И ожидание чем дольше,
Тем и сильнее сердца дрожь.

И мешкать – грех, и торопиться.
На всё в природе час и срок.
Когда чему на свет явиться –
Всё расписал Провидец Бог.
Тому примеров в жизни много.
И всё вершится в мире строго.
И что ни день, и что ни час
Сверяет Бог с природой нас.

Благих в пути Он поправляет.
Послушных чутко бережёт.
А своевольных устраняет,
Идущим под ноги кладёт,
Мостя из грешников дороги
Среди болот, где вязнут ноги.
Из грешников такая гать
Век не один могла б стоять.

LIV.

Пора в Дивеево вернуться.
Рекой течёт грядущий век.
Быстрей и шире дни несутся –
От берега всё дальше брег.
И в каждой капле отсвет неба.
А капель тех в реке не счесть.
И в каждой Господа победа,
И утоленье жажды есть.

Пришла пора душе открыться.
Прилюдно славить Божий Крест.
Светло и радостно молиться
Ввиду святых для сердца мест.
И где бы дело не затеял,
Невольно ищешь взором храм,
Чтобы Господь твои идеи
Привил к божественным дарам.

От дедов данный нам обычай
Крестом на путь благословлять.
И стародавних тех привычек
Зачем в грядущем нам менять?
Довольно нос мы воротили
От нашей милой старины,
В угоду моде разорили,
Перекроили полстраны.

Бездумно русское меняли,
Спеша на западный манер,
Разбить священные скрижали.
Достойный глупости пример.
Когда б урок тот был последним.
И от него нам был бы прок.
И нашим западным соседям
Обратный был от нас урок.

А будет то? Не наше дело.
Святая Русь себя спасла!
Век не один она глядела
Европе в рот и тем жила,
Что без разбора примеряла,
Диетой моды отравляла.
И полноту убрав и рост,
Могла украсить лишь погост .

Бедой проветрилась Россия.
Сошёл репрессий прочный лёд.
И по реке небесно синей
Бог в белой лодочке плывёт.
Причалит к берегу с молитвой,
Благословляя славный вид
Монастыря, живой открыткой
Что над Дивеево парит.

И долго смотрит, удивлённый,
На Богородицы Удел,
Трудом послушниц возрождённый –
Теперь стоит, как новый, цел.
Полно народа пребывает,
Всё чаще Старца вспоминает.
К тому достаточно причин.
Где Серафим святой почил.
Святые мощи где хранятся.
Надёжно ли? Спросить боятся.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ВОЗВРАЩЕНИЕ МОЩЕЙ

LV.

Годами ждали люди чуда.
Оно с надеждами срослось.
И вот, однажды, из-под спуда
На зов людей отозвалось.
И не под камнем, не в ограде
И не в кладбищенской земле,
А в достославном Ленинграде 
В музейной ждало тишине.

Архив Казанского Собора
Немало ценностей хранил.
Величье духа и позора
Под сводом каменным таил.
Лоскут старинный гобелена
Все годы мощи обнимал
Святого Старца, что нетленны.
Никто там мощи не искал.

Господней волей, что творима,
Указан был пропажи след.
Так мощи Старца Серафима
Нашлись спустя десятки лет.
Когда та радость подтвердилась,
Вздохнула, кажется, вся Русь
И на колени, встав, молилась.
Хотя неточным  быть боюсь.

Не фантазёр я и не спорщик.
Бытописатель лишь картин,
В которых был рассказов сборщик,
Во взглядах с ними был един.
Предмет любви мы мягче судим,
В любви нежнее цвет берём.
И пусть не правы в чём-то будем –
Слепой – одно с поводырём.

И в час к пророчеству удобный,
Так Мотовилов  вспоминал.
Сказал когда-то Преподобный
И место раки указал.
«Лежать посмертно не в Сарове,
А быть в Дивеево мощам
В том самом Троицком Соборе,
Что ты построить обещал».

И Мотовилов  то запомнил,
Другим монахам передал.
А я бы тем рассказ дополнил,
Что с Божьей помощью узнал.

LVI.

Хочу сначала извиниться
Перед читателем моим.
Когда мы злом спешим делиться,
Из зла кумира мы творим.
И тех, кто мощи оскверняли,
Глумясь над прахами Святых,
Своё ль кощунство понимали?
Простим, забыв потуги их.

Разбой сколь камни не кидает,
Не громоздит преградой путь –
Господь те камни подбирает,
Кладёт разбойникам на грудь.
И чем дорога ближе к Богу,
Тем шире, чище и светлей.
И с каждым шагом нам подмогу
Даёт Господь в остаток дней.

Оставим молча святотатцев.
Они давно успели сгнить.
Не нашим пальцам и касаться,
Не нашим Храмам их святить.
………………………………………..
Нам есть кого любить и славить!
Из рук кого нам благодать,
Питая щедро нашу память,
С поклоном низким принимать.
Душа не та же в сердце келья,
Где есть свеча и Святый Дух,
От всех укрытая молельня,
Где обращаем к Небу слух.

Я верю в то, что каждый слышит,
От мира там уединясь,
Как рядом Бог незримый дышит,
В углу иконном притаясь.
Но есть ещё для нас отрада –
Места святые посещать,
Невыразимая услада
Живую вечность ощущать.

Как родники, струясь сквозь толщи,
Душа Святого рвётся к нам,
Неся в прохладе жизни прошлой
Живо-творительный бальзам.
………………………………………
 
И всё сбылось, и приложилось
К тому, где Бог назначил быть.
И в путь торжественный пустилась
Процессия, спеша прибыть
На место вечного служенья,
В Дивеево, где с давних пор
Ждал мощи Троицкий Собор.
Где до того жила незримо
Душа Святого Серафима.

LVII.

Уж день свиданья приближался.
Февраль затеяла зима.
Собор Казанский расставался
С мощами Старца и ждала
Их приютить на время Лавра  –
Дитя Великого Петра.
Чудны, Господь, Твои дела!
А нам продолжить путь пора.

В старинном Троицком соборе
Недолго мощи были. Вскоре
Святейший  прибыл в Петербург
Под скрип мороза, песни вьюг.
А в день шестого февраля
Погода ясная была.
И крестным ходом до вокзала
Река людская провожала,
Весь день молясь неутомимо,
Святые мощи Серафима.

Летел по рельсам паровоз
И звёзды в небе не дремали:
Слезами счастия сияли
Пока он мощи Старца вёз.
А на перроне Ленинградском
Толпа встречающих росла –
Людей немало было в штатском,
И православных без числа.

И крестным ходом до собора
Богоявленского несли
Святые мощи, где им скоро
Покои в раке отвели.
Там до июля гостевали
Святые мощи. День настал –
Пора в дорогу – дали звали.
И сам Господь сей путь верстал.

По городам и русским весям
Автомобилей караван,
Московским выбравшись предместьем,
Пошёл с мощами по полям.
Святейший Патриарх Алексий,
А с ним и весь церковный клир,
Крестовый ход возглавив песней,
Благословляя общий мир.

Народ навстречу им выходит.
Сияют радостные лица.
И что-то чудное в природе,
Невыразимое, творится.
На всём пути, встречая мощи
Святого старца Серафима,
Поют ему осанну рощи
И солнца лик сияет дивно.

И городов пройдя немало –
Последний в списке Арзамас –
Поток людей течёт устало
В Дивеево. Сему дивясь,
Как монастырь преобразился,
Из пепла будто им явился –
Вновь Богородицы Удел
Стоит по воле неба цел.

LVIII.

Шумел июль листвой резною.
Исчезли с неба облака.
И над прозрачною рекою
Лишь тень порхала мотылька.
А перед Троицким Собором
Плескалось море из мирян,
Что не обнять ретивым взором –
Голов безбрежный океан.

Поток невольно прерывался
Потоком встречным из села
И караван весь озарялся
Любви глазами без числа.
В тот день блаженный Серафим
Живым воочию являлся.
И в этом чуде не один
Перед другими слёзно клялся.

Всё было дивно в этот день!
На всём лежала Божья милость.
И голубая неба сень
Цветами звёздными покрылась.
С мощами раку в Дом внесли,
Что Серафиму будет вечным
Во славу Неба и Земли.

Была уж ночь. Теплом сердечным
Так сладко веяло от свеч.
Теперь молитвой бесконечной
Здесь будут Старца сон беречь.
И Богородица склонится
Над ним в полночной тишине.
Придёт послушница молиться,
До той поры, пока в окне
Заря стекло не зарумянит
И, догорев, свеча увянет.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ДИВЕЕВО

LIX.
 
Блеснула ночь звездою тонко.
Уж солнце бодрое спешит
К реке с огнём, и в поле звонко
Пшеничным колосом шуршит.
И жаворонок над полями
Вот-вот от песни захлебнётся,
И дирижируя крылами,
В зените светлом с песней вьётся.

А жизнь в Дивеево ленилась,
Сменив привычный круг забот:
Когда-то в рань трава косилась
И отправлялся в стадо скот.
Гусей мальчишки гнали к пруду,
Топча хрустальную росу.
И солнца жар снимал полуду
Тумана в реденьком лесу.

Пришли степенность и достаток,
Автомобиль украсил двор.
И тяжкий труд крестьянских пяток
Не истирает с давних пор.
Обут, одет народ нарядно.
Слов иноземных вкус познал.
И там, где надо и не надо
Латинским шрифтом удивлял.
Дивясь, я вывески читал.

Учился в школе понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
И слов английских я, ей-богу,
Могу понять порою суть.
Но не могу принять я моду
Region (ом) область называть,
Влиянью «запада» в угоду
В утиль отцовское сдавать.

Дай Бог, хоть этим обойдёмся –
Себя потешим горстью лет.
И снова к русскому вернёмся –
В духовности нам равных нет!
Успел едва я мысль закончить,
Вступили в спор колокола.
И высший разум – первый зодчий,
Мне указав на вид села,

Сказал: – «Россия словно солнце
Взойдёт из бездны тёмных лет.
И на пути том не найдётся
Затмить сияние сосед».

LX.
 
Не просто Божий Мир устроен.
Глупец спешит его понять.
Мудрец лишь тем в себе доволен,
Что может мир, как есть принять.
К луне ракетой мы несёмся –
Гордимся опытом своим,
В пелёнках всё же остаёмся,
Лепеча, с Богом говорим.

И сколько не было б открытий,
Творцом всё создано до нас.
В небесном поиске наитий
Его мы слышим вещий глас.
В слепой тиши уединенья
С мольбой горячей на губах
Мы ловим робкие мгновенья
Как звуки новые в словах.

Нам ни понять, ни объяснить
Судьбой протянутую нить.
В лесу, так встретив паутину,
Глядит восторженный ходок
На невесомую картину,
Что паучок посредством ног
Планет орбиты повторил,
Хотя Коперником не был.

Живот спасая, потрудиться.
И человек, и зверь умеет.
Согреться чем и прокормиться,
От мира щедрого имеет.
Но есть ещё для нас отрада,
Что человеку лишь дана –
Душа молитвенного склада,
И с небом нас роднит она.

Природа вечную загадку
Для размышления даёт.
Под мозговую прячет складку,
А где – хирург не разберёт.
В мозгах – не в сундуках копаться,
Наряды разбирая лет.
Как виртуального касаться,
Когда в руках предмета нет?

Оставим тему нашим детям
Согласно разуму решать,
А нам на этой бы планете
Высот духовных не терять!

LXI.
 
Сей монолог к чему затеял?
Идём по жизни словно в брод,
Лишь доверяясь нашей вере.
Она от бед в пути спасёт.
Глядим рассеяно мы в небо.
Что под ногами не видать.
И кто-то, путь проторив первый,
Готов край бездны показать.

Как тут не вспомнить Серафима.
Его терпенье и нужду?
В нём Божья Вера сохранила
Души нетленную звезду.
Так на земле Святые мощи,
Небесный сохраняя след,
Нас убеждают в правде больше,
Что после смерти тлена нет.

Прошли года не худо – бедно.
И миновал богатый век
На перемены. И бесследно
Исчез во френче человек.
Затем война и перестройка,
И к разрушению азарт.
Осталась только недр дойка,
Что земли русские хранят.

Теперь собрать бы наши камни,
Что разбросали кое-как.
Из них хотя бы сделать скамьи,
Где век усталый, как батрак,
Под звёздным небом спросит Бога,
Куда ведёт сия дорога?
……………………………………….
…………………………………

А наша, милый мой читатель,
Всё тот же верный держит курс,
Которым шествовал Создатель
Завета нового Иисус.
И на пути Иисуса славой
Монастыри стоят на звон.
И слышен он, идя октавой,
Меж колоколен поделён.

LXII.
 
И новый век, сдувая пыль,
Перебирая что сгодится,
На рубеже меняет стиль,
Меняет вкус, меняет лица.
Но то лишь рябь воды, не боле.
Волнуя, ветер перемен
Не поменяет почву в поле,
Не даст пшеницу ржи взамен.

Мы сами семя выбираем
И поле, где ему расти.
Получим что и потеряем,
У нас находится в горсти.
И каждый год тому свидетель,
Кто враг себе, а кто радетель.
И подводя всему итог,
Даёт нам шанс исправить Бог,
Хотя с отступником он строг.

Шанс повторить весь путь сначала,
Но где вторую жизнь найти,
Когда и первая промчала
Все повороты на пути?
Однако век или минута –
Всё относительно, друг мой!
Порой предсмертная секунда
Просторней жизни вековой.
И в этот миг, что жизнь вмещает,
Господь грехи нам все прощает.

И я, гуляя как-то полем
Под небом нежно-голубым,
Любуясь высью и раздольем,
Монастырём вдали святым,
Овеял радостной минутой
Мой городской мятежный ум.
И размышлений полог смутный
Догадкой яркой распахнул:

Кто сбросил груз своих желаний,
Глазам прельщаться запретил;
Кто смысл открыл в себе страданий
И чашу с Господом испил;
И умер он для жизни праздной,
И перед Господом воскрес,
То ум его как месяц ясный
Стал отражением небес.

Не счесть красот в подлунном мире ,
Что нам являет Божий свет.
Плывут распластано в эфире
Шары воздушные планет.
Сияют звёзды в чреве ночи.
Кометы небо бороздят
И в бездны прячутся обочин,
И там, истаявши, сгорят.

По горизонту, чиркнув спичкой,
Пылает солнце по утру.
И день сгорает, как страничка,
На вечереющем юру.
А завтра новый день из пепла
Восстанет в золоте одежд.
Не для того ль, чтоб вера крепла,
И Божий свет сиял надежд?

И сердца маятник певучий
Дорогой жизни не робел.
Наш колокольчик однозвучный
В пути о вечности бы пел.
России множились просторы.
И до границы со Вселенной
Была дорога бы не скорой,
Любви словами вдохновенной.

А день любой в России славен!
Хоть будь ты пеший, иль в седле,
Любуясь строчками окраин,
Пригожим храмом на селе,
Речной раскидистой долиной,
Шумливым бором на холме,
Иль залюбуешься прибоем
Пшеницы спелой в полутьме.

Дождливой тучи, пролетевшей
Навстречу бойким экипажем,
Чуть солнца краешек задевшем
Дождя серебряным плюмажем.
Всё глазу странника отрада!
Везде России славный дух!
Россия мира есть лампада
И абсолютный Веры слух!

LXIII.

В грядущий день хочу вернуться.
Душой коснуться перемен.
Теперь года быстрей несутся,
Как люди, вставшие с колен.
И монастырь, что был в убытке,
Разрухи век преодолел.
Сегодня в нём всего в избытке,
Как Серафим того хотел.

Никто не делает попытки
На монастырь идти войной
И обдирать всё то до нитки,
Легендой стало, что живой.
И благолепно, и нарядно
Соборы с выводком палат
В ранжире будто бы парадном
Среди Дивеево стоят.

И Благовещенский Собор
Своим убранством тешит взор.
И Богородицы Канавка
Трудом сестёр завершена.
Весьма весомая добавка
К духовным ценностям она.
Обретены святые мощи
Блаженных преподобных жён.

Как соловей вернулся в рощи,
Из Колокольни льётся звон.
Пятьсот сестёр одной семьёю
В духовной радости живут.
И к Богоматери с любовью
Сердца послушные несут.
Над ними Сергия   хлопочет –
Наставница последних лет.

Её внимательные очи
Вникают ласково в предмет
Забот той жизни повседневной,
Что мы зовём обыкновенной,
Где часто будней серый цвет
Нас в меланхолию вгоняет,
Глаза и сердце утомляет,
А праздников меж ними нет.

Но то основа нашей жизни –
Её дороги полотно.
И наше сердце, чем капризней,
Тем и несчастнее оно.
Но если с думою молиться,
С любовью к Господу трудиться,
Желая ближнему помочь,
То ярче день, светлее ночь.

И нет минуты для печали,
И Божья помощь за плечами.
Так Богородицы Удел
Трудами Сергии украшен.
Иисус Христос её велел
Упоминать в молитвах наших.

LXIV.

В монастыре свой ритм во благость.
И голова всему – «Устав».
С молитвой ближе к сердцу радость,
Теплей улыбка на устах.
Короткий сон, как вздох счастливый
Голубки на плече Христа.
Чуть свет подъём неторопливый,
С рассветом келья уж пуста.

На правило собравшись вместе,
Читают сёстры строгий ряд
Молитв. И девственные песни
Из сердца чистого летят.
Затем с акафистом молебен
Святому Старцу Серафиму
Они отслужат. Так за;веден
Порядок сей. Уже за спину
Заходит солнце. День устал!
Божественную литургию
Без промедленья хор начал.

А в будни дни – около восьми –
На послушание они
Скользят тенями по двору
На свежем утренним ветру.
В трудах проходит день и в пять
Пора к вечерней приступать.
До девяти богослуженье
В согласье радостном продлится.

Порою летней золотится
Последний луч, упав на главку.
Закончен ужин. На Канавку
Все к Богородице идут –
Своей души цветы несут.
Прошлись Канавкой, снова в Храме
Вечерним правилом венчают
День, отошедший к Божьей славе,
И сон с молитвами встречают.

Не спят лампады, свет бросая
На Лики тёмные икон,
Пред алтарём луна босая
Вершит с молитвами поклон.
И в гулком куполе Собора
Чуть уловимый шелест крыл.
И свет живой Господня взора,
Что всю Вселенную покрыл.

Над миром Дух Его не дремлет,
Душе уснувшей чутко внемлет,
Чело послушницы младой
Он гладит ласковой рукой.

LXV.

Так день за днём, спадая, всходит:
Зима сменяется весной,
За летом осень. Всё в природе
Как бы идёт, само собой.
То буйством красок поражает,
То крайней бедностью бодрит.
Одежды в свой черёд меняет,
О бренном с нами говорит.
 
Но кто из нас природе внемлет?
Её питается красой?
Исчез навеки образ древний
Любавы с русою косой.
Быть может, век грядёт последний
И соловьёв, и светлых рощ?
Мы не туда с Планетой едем?
Бетонный путь не так хорош?

Счастливец тот, среди хайтека,
Забыв мобильный телефон,
В себе отыщет человека,
Того, кто Богом был рождён.
Согласно кто с природой дышит,
И в хоре с ней в одном поёт.
Корыстной выгоды не ищет,
С ней разделяя груз забот.

Людей таких всё меньше в доле
Многоэтажных лагерей.
Всё меньше леса, меньше поля
Вокруг святых монастырей.
И час грядёт, и не укрыться
Отшельнику в глухом скиту.
Пустыню где найдёт молиться,
Живя в смиреньи и посту?

Оставим то рукам потомков
И создавать, и разгребать.
И, как поэт сказал, – в потёмках –
Свой путь спасительный искать.
 
LXVI.

Прошли немало мы тропинок,
С тобой, читатель, день за днём.
В альбоме памятном картинок
Достойных кисти мы найдём
Певца пейзажей Левитана,
Или Поленова, не суть,
Российской жизни панорама
Не раз вздымала к счастью грудь.

Страна прекрасная Россия
Великих рек, морей и гор!
Ты первая, кому Мессия
Вернёт духовности простор.
Среди других ты будешь в славе
Земли недуги побеждать!
Созвездьями в твоей Державе
Народы вновь начнут сиять.

Ты станешь светочем над Миром!
Благословит тебя Христос!
Венец терновый на оливы,
На лепестки бессмертных роз
Он поменяет. Дайте годы!
Великим Храмом будет Русь!
И под его святые своды
Придёт и немец, и француз.

Тому все признаки имеем,
Когда с любовью мы глядим
На монастырские аллеи,
На Храмы полные седин.
Мы говорим себе: Дай Боже,
Дорогой выбранной идти,
Войной и смутой не тревожа
Судьбой нам данного пути.

Нам есть за что и где молиться.
Что не должны мы потерять.
Над чем, любя, душой трудиться,
Чтобы примером добрым стать
Европе, совесть потерявшей,
Неблагодарной за любовь
России, кровь там проливавшей,
Ценою собственных сынов.

Мы много подлости терпели,
Хотя любви от тех хотели,
Кто нашу дружбу предавал
И сердце верное топтал.
Прости тех Бог, что зло творили,
Неплотно двери притворили,
Чтобы приглядывать за тем,
Как скоро ждать им перемен.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

СВЯТЫЕ ИСТОЧНИКИ

LXVII.

Но отойдём дорогой старой
По нововыстланным камням
К святым для сердца панорамам,
К не утихающим струям
Источников, водой целебной
Что обнимают и поят,
И всякий грех для тела вредный
В своих глубинах устранят.

Душа купается в молитве
И очищается лишь ей.
Она в любви и смертной битве
Спасает нас всего верней.
Второе место по значенью
Воде святой бы я отвёл,
Дающей телу облегченье
И небывалый сил подъём.

Господь, как врач, целит природу.
А мы – песчинки бытия.
Врачует нас Господь чрез воду,
Молитву, крест, – до нас сходя.
Младенцем кто крещён водою,
Печалей многих избежит.
Привитый Богом и судьбою,
В бесовских кознях устоит.
 
Но кто теперь того не знает?
Спешит здоровый и больной,
И воду вёдрами таскает,
В купель уходит с головой.
«Во Имя Отца и Сына,
И Святого Духа. Аминь».
И, повторяя то три раза,
Берёт от Бога благодать.
Водой уносится зараза.
А как, куда – нам не видать.

LXVIII.

Где Серафим ступал когда-то,
Кипят водою родники.
И струи чистые богато
Несут в объятия реки.
Нет диких мест, редеют хвои.
Но стройных сосен слышен хор.
И трав целебные настои
Разносит с ветрами простор.

И от духмяной той пропитки
И сеном пахнут небеса,
И там цветущих трав в избытке
Скосила звонкая коса.
А летним зноем тело парит.
И в небе облачка стожок
На миг от солнышка избавит,
Истает тенью возле ног.

Полдневный жар и свет слепящий
Венчают мой недолгий путь.
Гонимый мыслию бодрящей,
Спешу в источник окунуть,
Жарой распаренное тело.
И в ледяную воду смело
Макаюсь вместе с головой.

Восторг озноба. Жар ожога,
А следом лёгкость бытия.
Мгновенье был в объятьях Бога,
Как вновь крещённое дитя.
Летел в Дивеево на крыльях!
Густели тени. Стыл закат.
И месяц в западных плавильнях
Сверкал, как новенький булат.

Был Монастырь с дороги виден.
Нас разделял ещё туман.
И кто-то пел: – «Мой милый, выйди»,
Терзая старенький баян.

LXIX.

Уснул беззвучно, счастьем сытый,
Не слыша, как грозой окно
Разбило водяною битой
И пол дождями посекло.
А утром выглянуло солнце.
«Казанская»  дала мне сил!
И сквозь разбитое оконце
Звонарь на день благословил.

Я стал поспешно собираться.
Хотя в июне день велик.
Не время в лени расслабляться.
Жизнь пилигрима не пикник.
Поспеть везде не та задача.
Туристу более к лицу.
Азартом знаний он охвачен,
Сродни упорному бойцу

Дойти до финиша с победой
Готов сегодня или пасть.
И ко всему, что не изведал,
В нём неумеренная страсть.
Милей паломнику молиться.
В молитвах к Богу преуспеть.
На благо Церкви потрудиться.
Свечами душу отогреть.

И даже день – такая малость,
Среди святынь душой побыть.
Пусть миг она мощей касалась,
Уже, как прежде, ей не быть.
Всё поменялось безвозвратно!
Светла душа и тени нет.
И на неё смотреть приятно
И видеть светлый взгляд в ответ.

И я в Дивеево молился,
Быть может, не в последний раз?
К его Святыням приобщился
Не в самый худший в жизни час.
И зная памяти изъяны,
И переменчивость судьбы,
Как наши дни не постоянны,
У власти времени – рабы.

Я вновь доверился бумаге.
Коль не сгорит – не подведёт.
И в памяти, подобно драге,
Всё, что забыто, соберёт.

LXX.

На том расстанемся, читатель.
Здесь у Дивеевских ворот.
Немало ты минут потратил,
А в прок ли чтение пойдёт?
Прости сумбур и ту небрежность,
Как здесь расставлен материал,
И за лирическую нежность,
Которой повесть разбавлял.

Да, грех сказать, влюбился я
В сестёр Дивеевских навеки.
Большая дружная семья,
Такая редкость в человеке.
И с думой грустною о том,
Что есть пример да не применишь.
Не сделать мир монастырём.
Благих собрав, куда ты денешь

Нечистых уйму – в край какой
Отправишь грешников трудиться,
И за спасение молиться
Под крепостнической пятой?
Запретом мир не образумишь,
И уговорам есть предел.
Любя, свободой пуще губишь
Того, кто воли захотел.

В природе нет свободы полной
И воли делать, что хочу.
И разбивает берег волны.
И гасит пылкую свечу
Внезапно ветер налетевший.
И есть границы жизни грешной.
О них я скромно умолчу.
Не мне учить, гремя словами,
Пока я в грешниках хожу.
Не мне и властвовать умами,
Меняя поле и межу.

Любому времени почёт,
Године каждой уваженье.
Своим пусть руслом день течёт,
Являя нам преображенье.
И, может быть, уж близок час?
И небо ярко озарится,
И Тот, кто мир однажды спас,
Грядёт пред нами появиться.

И здесь, в Дивеевском Уделе,
Белее лилий в пору гроз,
Канавкой ли, её аллеей
Придёт в сиянии Христос.
О том поведает Царица
Небесная, Благая Мать,
Где Сыну время появиться,
Где Вестью доброй просиять.


ЭПИЛОГ

LXXI.
 
И вновь весна гремит грачами!
Снегов распалась пелена.
И смотрит ясными очами
В венце из звёздочек луна.
Дороги влажные твердеют,
И обновляется трава,
И воды вешние синеют,
И к солнцу тянется листва.

И утра ждёшь и не дождёшься.
Минуте ранней сердцем рад.
Скорей увидеть хочешь рощи,
Поля, луга, цветущий сад.
И встать на ровные дороги,
Пойти к тебе навстречу, Русь!
Оставив зимние тревоги,
Стряхнуть с души былую грусть.

Леса шумят весенним ветром.
С полей им вторит гул машин.
И майский дождь, спеша с приветом,
Тугую тучку распушил.
И с отдалённого пригорка
Монастырю я шлю поклон.
И сладко мне смотреть и горько,
Что за спиной исчезнет он,

Как жизнь моя. Тебе, читатель,
Я завещаю добрый путь.
Красот Дивеевских приятель,
Успей душою зачерпнуть
Всю благость этих дивных мест
Из родников, что бьют окрест.
…………………………………….


15.01.2022 д. Степановское