Цирк.
Высвеченный манеж.
Я стою в коридоре, по которому обычно выходят артисты.
На манеже вижу приземистого широкоплечего атлета, он (я вижу его со спины) ворочает тяжести.
Зал постепенно стихает: атлет должен поднять неимовер-ную тяжесть. Все – ждут, и я вдруг понимаю, – но знал это и раньше, – знал – всегда, – что это – Христос.
Зачем-то он выходит с манежа в коридор, быстро проходит мимо, возвращается, натирая мелом ладони, останавливается передо мной, смотрит в меня. Взгляд спокойный и твердый, удивляющий, ничего лучезарного, иконописного.
Я понимаю и знаю: он идет на смерть, это его последний выход.
Я и он – мы знаем, – и знаем это словно бы только мы: что не выйти на манеж ему нельзя, там тишина стоит тишина ожидающая.
Он протягивает руку. Мы задерживаемся ладонями. Я чувствую – что заплачу. Чувствую ненужность слов. Прощальность…
…Помню теплое и прохладное, легкое и крепкое, короткое, ничем не удивляющее рукопожатие.
……………………………………………………………………………………………………………………………….
...Я далек от православной идеологии. Не углублялся.
И, накануне встречи-видения, не читал ничего такого, познавательного и впечатлившего. Но уверен, что видел именно Христа.
И не было боязни (признака встречи с «бесом»).
И гораздо позже прочитал из растрепанной книжки на чердаке избы, у преп. Пахомия:
«Христово пришествие к человеку сопровождается радостью, сердце не чувствует никакого страха, все помышления тотчас исчезают, ум делается очами серафимскими и весь вперяется в созерцание славы Господней…" ("Училище благочестия",
т.11,с.26).
Не вперялся серафимскими очами...