Взор настырный безумно устал.
В кровь истерзан кусучею пылью,
Сквозь прицел он так долго искал
Черной смерти незримые крылья.
Липнул к ямам и грудам камней.
Бойко прыгал по дырам и нишам.
Он заметить мечтал поскорей
Тусклый блик из пролома на крыше.
Мок под ливнями, мерз в холода.
В зной лизал пересохшие губы.
Ах, как нервно, наметанный, ждал
Хоть частичку оплошности грубой.
Он блуждал по глазницам домов.
Продирался сквозь сети полыни.
Он отчаяньем был нездоров,
Как застигнутый выстрелом в спину.
Сколько раз окунался зазря
В опустевших руин безмятежность.
Сколько раз укорял он себя
За беззлобность и русскую нежность.
И однажды увидел врага;
Там, где верб золотые сережки,
Разгоревшись, заря обожгла,
Полыхнула на форме застежка.
Тонкий профиль. Девчоночья бровь.
У виска завиток непокорный.
И такая холодная кровь!
И зрачок не по детски упорный.
Заметался по облику взор,
Вновь и вновь изучая находку.
Убеждал: - Это выдумка, вздор,
Наводя перекрестие робко.
Гулко сердце брыкалось в груди.
Душу жгла окаянная жалость.
В милом образе ложь перед ним
За врага из засады сражалась.
Тяжким грузом тугая борьба
Укрощать пляс таящейся смерти.
Разве, к Богу немая мольба -
Помощь в чертовой круговерти.
Одолел. Усадил на висок
Окуляра фатальную метку.
И с печалью нажал на курок,
Чуть качнувший цветущую ветку...