Питт говорит: пора покорять просторы — чайное море, крафтовые берлоги, седые горы и карамельные облака. Питт убеждает, что в жизни стало слишком много абсурдной логики, потому жизнь говорит — "Пока!"
Он простой, точно рубаха-парень, пьёт сок и коньяк, кофе пьёт растворимый, не морщась, и складно призывает маяк. Тот светит с его картин, обитает в молитвах, посланных вверх, ругается криками чаек. Я другой, свитер мой чёрен и в копоти, Питт это знает, но всё же молчит; море играет с нами, краски дают ключи.
И ничего, что от дома до дома какие-то километры. Дружба — лихая примета, как хочешь её, так толкуй. За мной по пятам ходит Город из лета, за ним — тишина да прохлада. Мы оба немного с приветом, а Питт лишь смеётся: "Город оставляет на тебе поцелуй". И так каждый раз.
Однажды его спросили: сколько любви умещается в открытых ладонях? Сколько по свету шлялся — шальная доля! — менял скрепки на перья и медь? Сколько нужно тепла, чтобы позволить сгореть?
Стоял день, галька шуршала, и ветер ласкал деревья погожим штилем. Я был там и слышал ответы, но вряд ли поможет кому. Питт жил на отшибе, пил джин, картины хранили его и уют. Мой друг очень много смеялся, но только в глазах — тоска, я знал, что он пьёт беспокойно: жизнь художника, в общем, совсем не легка.