- Слышь-ка, Данилка! Рассказал бы ты нам как святого видел.
- Это я так думал, что святой. А он обыкновенный только старый. И, как есть седой! Да ведь я уже рассказывал про тот случай, - ответил Данила своему дружку Егорке.
- А ты уважь, расскажи только ещё один разочек. Самый последний. И остальные ребятушки будут слушать, не перебивать.
- Да что рассказывать-то? Ну, значит так. Кажись, были весенные каникулы. Ещё снег кругом, но уже почернел и лужицы появились. А мамка моя говорит, что, мол, скоро весна придёт. Я, сдуру-то и поверил. Сел у окошка, стал смотреть на дорогу. А мамка ходит по избе, на меня поглядывает да посмеивается. А я себе думаю; пусть посмеивается. Всё равно первым дождусь Вёснушку. И вдруг вижу: идёт старый человек по дороге: худой, сгорбленный, борода, чуть не в пояс, на ветру развевается. Сам в поддёве, на голове шапка чуднАя, в руках бадик и узелок. И, главное - направляется прямо к нашей избе. Я аж от окна отскочил. Кричу мамке, чтобы в окошко посмотрела. Мол, к нам идёт старый дед. А она из чуланчика отвечает, что нам не нужен никакой дед. Она возилась с тестом и не могла оторваться. Я же, как скованный, не могу сдвинуться с места. А пока с нами такое происходило, старец уже перешагивает через порог. Поклонился низко - так уж никто и не кланяется. Перекрестился на икону и сказал:
- Устал что это я ноне. И удивляться нечему. Много вёрст "отмахал" чтобы с вами встретиться.
- Дедушка! А Вы кто, откуда? - спрашивает мамка.
- Как есть отсудова, из етого села.
- Что-то я Вас не припомню, - говорит мама.
- А ты и не могёшь знать. Сколь тебе годков? А сколько мне? Как есть - восемьдесят два.
- Дедушка! А Вы в какой избе жили? - опять спрашивает мамка.
- Нет. Теперь не понять где была моя изба. Всё переиначено. Такие хоромистые дома понастроили... А вот вашу избёнку помню. Здесь когда-то до войны жила Феня Поленова.
- Так я её дочь! - воскликнула мама.
- А где Сирафима, Василий, Федя? - спросил дедушка и, сняв шапку, стал вытирать ей глаза. А мне показалось, что старичок заплакал.
- Все они - Слава, Богу! - живы. Живут в большом городе. А мы с мамкой и Данилушкой не поехали из своего угла. Вот сыночка ращу.
- А Фенюшка давно померла?
- Бог с Вами! Она жива. Жива моя мамка - Федосья Ивановна. Вот только ослепла совсем. Сами, поди-ко, знаете какое после войны время было. Какое уж там лечение. До врачей дело не доходило. Надо было восстанавливать колхоз. Вот она и ослепла сердешная, страдалица наша. Она в спаленке лежит. Позвать её?
- Не стоит беспокоить. А скажи-ка мне, Полюшка: часом не вспоминала Федосья мужа своего Димитрия. Ох, и ладно они жили меж собой. Он в церкви служил. Бывало: как начнёт читать проповедь, а Феня уголок платочка возьмёт и утирает слёзки, а они сами так и катятся, так и катятся... Съезжались из разных деревень верующие в наш храм послушать батюшку.
А потом пришли "красные" активисты. Велено было прекратить моления. Мол, Бога нет и некому молиться. Отец Димитрий стал возражать. Говорил, что никак невозможно закрывать храмы и врать народу, что якобы Бога нет и это всё выдумки. Приставили тогда к его избе часового, чтобы Димитрий никуда не ушёл пока других таких же собирали. Хотели везти в город всех непослушных новой власти. Пусть, мол, там решают их судьбу. Тут Фенечка упала в ноги мужу:
- Беги, Димитрий! Беги в меловые горы. Там в лазах прячется много народа, которые не согласные с Советской Властью. И красные беспредельники уже ничего не смогут сделать тебе. Там будешь не один. Сказывают: людишки там правильные, верующие. А я буду денно и нощно молиться о тебе, о наших детках.
- Полюшка, Поля!- послышалось из спаленки. - Сколь времени? Я давно не сплю. Сон-то я какой видела давиче?
- Сейчас, мама! - отозвалась мамка моя.
- Ну, мне пора, засиделся я чтой-то...- проговорил дед и поднялся с лавки.
- Данилка! - позвала меня мама. - Проводи дедушку, да узелок помоги нести.
- А что, Полюшка! Родничок всё ещё бьёт у околицы? Вот туда и проводи меня, внучек. Полюшка, а передай своей мамке вот етот гостинчик, - и старец протянул тряпицу, в которой был прозрачный, стеклянный шарик.
Полина - мамка моя повертела в руках "подарочек", пообещав старику обязательно передать его нашей бабаньке. А мне сунула в руки узелок, в который положила большой кусок пирога, несколько варёных картошек и бутылку с молоком. Я помог деду перешагнуть через порог, дошли мы с ним до калитки. И тут он обернулся и что-то быстро-быстро зашептал, а потом как начал креститься...
- Ну что, Данилушка-внучек! Отведи-ка ты меня к родничку. У родника он заправил бороду под поддёву и стал пить. Да так жадно! Пьёт, пьёт - будто всё хочет выпить. А мне велел бежать к мамке.
- Полюшка! Жду тебя, жду, а ты всё не идёшь. Вот пришлось самой, самостоятельно, как ты говоришь, идти до дверей - звать тебя.
- Мама! Какой у нас был гость неожиданный, - проговорила мамка моя. - Данилка повёл его к роднику. Это был странный старик. Когда-то давно жил здесь, в нашем селе. Он передал тебе привет и вот это, - и мамка моя вложила в ладонь бабуле нашей слепой тряпочку с шариком.
- Ой! Это мой Димитрий! - воскликнула бабушка, нащупав шарик. - Его-то я и видела во сне и этот шарик. Из её незрячих глаз полились слёзы.
- Вот так, пацаны! Раньше я никогда не видел как бабанька плачет.А она, сквозь слёзы, стала рассказывать как она была молодая, и как они с Димитрием поженились. Однажды он ездил в город по делам и привёз стеклянный шарик. Подаёт Фене - моей бабушке и говорит, что это не простой шарик. Это, мол, шарик их судьбы. Приложи к глазу. Бабушка приложила, а Димитрий спрашивает: что видишь? А в шарике оказалась крохотная фотокарточка Димитрия. А если шарик повернуть - там Фенина фотокарточка. Бабушка развернула тряпицу и дала мамке моей посмотреть.
- Вот какими мы были в двадцать лет! - сказала она и уткнулась в подушку лицом. - Это он приходил проститься. А, знаешь, Полюшка! Твой батюшка был набожным, служил в нашей церкви, "красных" не любил, но когда началась война, он в этих меловых горах стал верховодить. И всех поднимал на защиту Родины. Мне многие говорили, что видели моего Димитрия в этих меловых горах и как он смело воевал с немцами. Мы уже знали наперёд: если где-то паровоз пошёл под откос - это значит "БАТЯ" расстарался. Так его звал народ. Или, к примеру, девчат молодых угоняли на работу в Германию, он обязательно освободит. А полицаев велит привязать к бортам машин. Пусть, мол, они - продажные шкуры работают заместо девчаток. Да много ещё чего полезного совершал. Почему он не пришёл после войны, коль живой остался? Много народа за него заступилось бы. Говоришь, к роднику подался? Это он его обихаживал ещё до войны.
- Удивление просто. Чтоб ему напрямик сказать, что он - мой отец, - удивилась мама. Да и я удивлялся. Я спросил: - А не вернуть ли его, пока совсем куда не ушёл. А сам уже натянул кожух и побежал к родничку. Мамка тоже побежала. Мы увидели издалека старого человека. Он сидел неподвижно на лавочке, раскинув руки. Полы поддёвы были распахнуты, а по одной руке текла родниковая водица. Старичок был мёртв.
- Мама! Почему он не признался что наш? Похож на святого, как в нашей церкви. Правда, же?
- Он и есть "СВЯТОЙ". А не признался, наверное, потому, что не хотел нам навредить...