Прозрачные
Ты слишком долго сцал в парадных
Своих несбыточных надежд.
Да мне насрать, ссы дальше, ладно.
К остолбенению невежд…
Но дальше – больше, в сером доме,
Где жили нервные жильцы,
Ты был один, всех прочих кроме,
Кто не скрывал в воде концы.
И спел, однажды, на балконе
В шесть тридцать, не надев трусы.
Ветеринары, люди, кони
Дивились в длинные усы.
Они шли молча на работы,
А тут такой подъёмный кран.
Ей, слышь, одень хотя бы боты!»
Кричала девушка-баран.
Не всем по нраву вокали;зы,
Не всем в такую рань вставать,
Но кое-кто, прикрывшись снизу,
Пытался даже подпевать.
А ты наяривал куплеты,
И арию спел, наконец.
Все кто в шкафу хранил скелеты,
Решили, что пришёл триндец.
И по-французски спел два раза,
Нарушил всем покой и сон.
Тут активист из Россельгаза
И закричал, что ты шпион.
Когда же подали карету,
Что б увести тебя в туман,
То оказалось – тебя нету,
Сплошной оптический обман.
Вот так ты действовал снаружи,
Ну а в парадную потом.
И в летний день, и в злые стужи
Описывал дверной проём.
Жильцы звонили в упаковку,
Что бы тебя упаковать.
Мент приезжал, бросал винтовку,
Зевал и шёл спокойно спать.
К чему все эти предисловья?
Зачем поэмы и в прозе лет?
Простая девушка Прасковья
Просила передать привет.
Она от края и до края
Прошла все тайные пути.
Она прозрачная такая,
Не может всё себя найти.
Внемли же ей, бедняжка шепчет:
Куда идти, куда смотреть?
А ведь вдвоём куда как легче
И веселей вам будет петь.
Летун
Второго июня, в районе «Девятка»
Был замечен летающий человек, взлетевший с пьяной дороги.
Озабоченные горожане позвонили в пункт охраны порядка,
И четыре истребителя были подняты по тревоге.
«Это же просто мой сон, зачем вы палите?!» -
Кричал летающий человек, пытаясь принять неуязвимую позу.
«А не; фуй тут летать» – отвечал лётчик-истребитель,
Выплёвывая пули в замёрзший воздух.
Нет, не удалось хулигану ускользнуть от асса,
Четвёртая пуля задела сердце не случайно.
Лётчик получил звание пилота первого класса,
А остатки летуна хранятся как военная тайна.
Летун 2
Оконный выскочка,
Достойный шизофреник,
Запечатлел себя в оконных рамах.
На этот раз тревожный понедельник
Был встречен им осознанно и прямо.
Зачем теперь бездонная усталость,
Когда такие всюду развороты?!
И только маленькая птичка напрягалась,
Пытаясь проще быть посредством рвоты.
А он, смиренный рыцарь Кабыздоха,
Курил увядшую листву иного мира.
Никто не смог сказать, что это плохо,
Поскольку одиночная квартира.
Ну а потом, собрав кусочки света,
Наметив двоеточиями ясность,
Внизу ещё дымилась сигарета
Презрев пожаровзрывобезопасность.
Радетели целебной ясной вони
Включали свет на кухне и в прихожей,
Но плоский диск – обычный, двухсторонний,
Их напугал своей надменной рожей.
И то ли солнце встало, то ли сердце,
Но обитатели не выползли наружу,
Как будто можно было отвертеться
Непопаданием своих ботинок в лужу.
Скульптор
Он подъезжал, как деятель культуры
На площадь главную из ближнего леска,
И возводил красивые скульптуры
Красиво из красивого песка.
Одна изображала копоть жала,
Сулящего загадочную месть.
Она в четверг отличникам мешала
Идти на съезд имеющих поесть.
Другая измеряла ёмкость моря
С позиции прожитых кем-то лет.
Она напомнила дяде Боре,
Что у него в шкафу лежит скелет.
Другая объясняла суть событий
На астероиде дробь десять двадцать пять.
Но это уже наглость, извините,
На старые мозоли наступать.
Зачем ты береди;шь чужие раны,
И как тебе не стыдно самому?..
Но заседатели(ну, кроме самых пьяных),
Решили не сажать его в тюрьму.
Хоть этот парень очень нехороший,
Они твердили, в основном, о том,
Что извели немыслимые гроши
На самый лучший сумасшедший дом.
И там он долго хохотал в сортирах -
Пятнадцать месяцев, а может даже лет.
Соседи в одинаковых мундирах
Решили, что он греческий поэт.
Да он и сам наверно это понял,
Всё хохотал, производя тоску,
И когда двинули олени, зайцы, кони,
Песок рассыпался, как свойственно песку.