Моему деду, Алексею Григорьевичу Г.,
а также всем, кто сражался за Родину, посвящаю.
Дед ...
Сегодня 77 лет со Дня Великой Победы.
Со дня, когда был свергнут фашизм.
Со дня, когда кровь твоя и твоих соратников,
слёзы ваших матерей, отцов, жён, детей, казалось, навсегда
смыли нечисть с земли предков наших ...
Как жаль, дед, что не всё моё и последующие поколения помнят о том, какой ценой доставалась вам эта Победа! Как жаль, дед, что многие позабыли, за что вы воевали...
Но я хранила и храню в себе те крупицы ужасов Великой Отечественной Войны, которыми ты скупо делился с нами.
Теми крохами всей боли кровоточащей души, которые пришлось пережить вам в те трудные для всех годы...
Как многие другие, ещё желторотиком, в свои 18 лет, ты ушёл на фронт.
Твои храбрость и мужество, которые всегда чувствовала, ещё тогда сказались, когда ты, связистом на передовой тащил на себе катушку с проводом далеко впереди наших отрядов навстречу врагу, прокладывая связь под прицельным огнём фашистских снайперов.
И не подвела тебя доблесть, когда в сентябре 41-го года был зачислен пулемётчиком в 274 полк НКВД Красноармейского взвода при ОКР «СМЕРШ» 159-й стрелковой дивизии, а затем – разведчиком, где и прошёл весь фронт до Берлина, а далее – в 491-м стрелковом и 781-м артиллерийском полках – вычислителем артиллерийских и миномётных частей, до 47-го года в войне с Японией.
Дед ...
Я помнить буду, как вас агитировали в конную разведку НКВДшники, описывая все кошмары, через которые могут пройти вызвавшиеся добровольцы.
Вас тогда из сотни решилось всего несколько человек ...
И ты – один из немногих.
Я помнить буду, как трудно вам было добывать «языка» ...
Я помнить буду, как для вычисления огневых точек противника приходилось в мороз переплывать через замёрзшую реку с соломинками в зубах на другой берег под прицельным огнём немцев, и греться затем, плотно прижавшись продрогшими телами друг к другу...
Я помнить буду кровавые воды Днепра...
Я помнить буду, как попавшие из вас в плен - не сдавались... Как их били коваными немецкими сапогами до полусмерти, как пытали... Но они не покорились.
Я помнить буду, как на Мамаевом Кургане, когда вы вместе с однополчанами шли в бой, вам приходилось карабкаться по груде трупов своих же побратимов, по их раздутых телам с выпученными или выклеванными вороньём глазами, а ваши ноги тонули в их чревах...
Я помнить буду, когда бежавшему с тобой в атаку побратиму снарядом голову оторвало, а тело его ещё несколько метров продолжало бежать по инерции ... навстречу такой трудной, такой нужной Победе...
Я помнить буду глаза женщины, над которой надругались фрицы, а затем прибили штыком в живот к деревянному полу, оставляя умирать и взывать о помощи, пока вы, освобождая от фрицев деревню, не нашли её ...
Я помнить буду, какой тяжкой ценой далось вам взятие укреплённого Кёнигсберга...
Я помнить буду, как тебя пытались убить «освобождённые» местные латыши, когда ты скакал с важным донесением и остановился, чтобы дать передохнуть своему коню...
Я помнить буду, как вы дошли до Берлина, а затем были переброшены снова воевать на Дальний Восток, с Японией...
Я помнить буду, как вы просыпались в палатках на утро, и оказывалось, что соседний взвод был вырезан спящим финками японцев, ночью, весь до единого, бесшумно, полностью...
Знаешь, дед, сегодня нацизм снова поднял свою голову...
Только стал коварнее, циничнее и извращеннее. Он стравил народ с самим собой... Он посеял рознь в семьях, разграничил близких и родных, возвёл между ними стены с колючей проволокой...
А ты знаешь, дед, что мы стали чужими родным, а с любимыми - оказались по разные стороны баррикад...
Ты знаешь. Потому и не забыть мне ТВОЮ память, где вы так отчаянно сражались за своё Отечество.
Как и не забыть глаза той девочки, что выжила после артобстрела и приходила ко мне столько раз во снах...
Ты это знаешь. Потому и прозвучал ZOV...
Я помнить буду, как сложно доставалась вам Победа.
Я буду помнить...
Помню.
и я - горжусь тобой, вами!
Дед...
И мы не подведём!