Хоть мне и много лет уже "стукнуло", но на память грех жаловаться. Вот я и хочу рассказать про одну историю из моей молодости. А работала я тогда медсестрой в доме для престарелых.
Было десять часов вечера. Почему я это помню с такой точностью? Да всё просто. Над моим рабочем столом висели часы, а сбоку - табло с кнопками и номерами комнат. Нередко раздавался сигнал, и загоралась красным кнопка под номером комнаты - это значит, что кому-то плохо и вызывают медика. Часы нужны и для того, чтобы фиксировать время кипячения стерилизаторов. Раньше и шприцы, и другой медицинский инструментарий стерилизовался кипячением.
А красная кнопка то тухла, то вновь загоралась под комнатой № 106 - это значит, что надо взять всё необходимое для страдающей бронхиальной астмой. Мы - медсёстры знали уже наизусть диагнозы своих подопечных. Не прошло и трёх минут как я уже была у больной.
- Я долго не решалась Вас позвать, - стала оправдываться старушка. - Только уже терпения нет. Вот пришлось беспокоить, а у Вас такая нагрузка, столько дел... Простите, пожалуйста!
- Ну, что Вы! Я для того здесь и дежурю, чтобы оказывать помощь, - сказала я. - И не надо стесняться. Чем Вы быстрее меня вызовите, тем быстрее окажу помощь, тем легче Вы перенесёте приступ.
Я ещё немного посидела подле неё, дождалась улучшения состояния. Смотрю: щёчки порозовели, стало выравниваться дыхание, в глазах появился жизненный огонёк. В общем: полегчало ей.
- Надо возвращаться мне в медкомнату, а то, - не дай, Бог, - кому-то ещё станет плохо, а меня на посту нет. Если что... без всякого стеснения звоните.
Часов до двух ночи всё было спокойно. Я уже переделала все дела, заполнила журналы и собралась прилечь, как вдруг - звонок. Загорелась лампочка 106 комнаты. Беру всё необходимое и отправляюсь к Евгении Ивановне.
- Нет, не подумайте, - говорит старушка. - Мне не плохо, но вот здесь какое-то волнение, - и она приложила свою руку к груди. - Может, я чего-то боюсь. А потом взяла деликатно мою руку и прижала к своему сморщенному лицу. - Я не хочу Вас отпускать.
- А Вы ложитесь, я прикрою Вас одеялом. Постарайтесь заснуть. Я не уйду пока вы не заснёте.
Евгения Ивановна послушно легла, но не могла заснуть, всё время ворочалась, а потом резко садится на кровати: - Нет, похоже, мне не уснуть. А хотите, я расскажу что-нибудь про себя.
- Похоже, нам обеим не удастся поспать сегодня. Рассказывайте, я вся внимания.
- Родилась я в Саратове. Родители мои были служащими. Отец преподавал в мужской гимназии физику и математику. Мама работала архивариусом. А ещё она умела хорошо шить и вязать. Вдобавок она была весёлой женщиной. Мне нравилось как она, пряча денежки в шкатулку за выполненный заказ, говорила нам с папой:
- Это вот за шаль Нине Константиновне - нашей сотруднице. А это за пиджак на Ольгу Ивановну. Шила целую неделю.
Одно волновало нас с папой. У мамы было больное сердце. И мне приходилось нередко бежать в папину гимназию, а он уже вызывал карету скорой помощи. Однажды на вызов приехал молодой то ли врач, то ли фельдшер. Он сделал маме укол, а под язык таблетку дал. Сам же уставился на мамино вязание, что лежало на столике рядом. Мама вязала из остатков ниток, накопившихся от заказов, платье на небольшую куколку. Так вот этот фельдшер или врач - я тогда этого не знала, взял крючок и стал довязывать платьице. Мама же смотрела и улыбалась. Когда медики ушли, она сказала, что, мол, этот молодой человек будет кому-то хорошим мужем. Трудно ему придётся в жизни, но подлец из него не получится. Я тогда так и не поняла по каким таким приметам мама это определила.
- Дочка! А и собой-то как хорош! Да и на тебя как поглядывал! - загадочно улыбаясь, проговорила она.
Этого молодого человека я увидела на выпускном балу у себя в женской гимназии и узнала его сразу. Он тоже узнал меня, пригласил на вальс. Мы познакомились. Спросил о матери. Спросил о том, куда собираюсь поступать. Потом его увлекли с собой какие-то девчата. Я поступила в библиотечный техникум, окончила его через три с половиной года. Мне посчастливилось: была свободная вакансия в архиве, где работала мама. А она уже была на пенсии. Вскоре умер мой отец и мы с мамой остались одни. Во время папиных похорон маме стало плохо, пришлось вызывать карету скорой помощи прямо на кладбище. И приехал Владислав. Оно как бы и не ко времени, но он, оказав матери помощь, подошёл ко мне и тихо сказал, что не хотел бы больше терять меня из виду. Владик стал частым гостем в нашем доме. Мама явно радовалась этому, а я досадовала.
- Лучшей партии тебе, Женечка, я и придумать не могу, - однажды заявила она. - Не отказывайся от своего счастья. Я думаю, что вы будете хорошей семьёй, как мы с твоим отцом. И медик в семье - большое дело!
А мне не давало покоя одно странное чувство. Моя душа не воспринимала его за человека мужского пола. Ну, что это за мужчина? Перед глазами всё время возникала картина, как он - такой молодой, симпатичный, высокий и вдруг вяжет крючком. Ну, хотя бы спицами - куда не шло. Вот к примеру - викинги! Пока они не свяжут себе плащ, их не брали в походы. А этот... - крючочек, цветные ниточки... Я всё время упускала из виду, что Владислав, в первую очередь, врач.
Однажды он сделал мне предложение. Не желая расстраивать больную мать, я ответила согласием. Свадьбы, как таковой, у нас не было. У Владика родители давно ушли из жизни, а у меня - одна мама. Вот втроём мы и стали жить. Но началась война. Владислава сразу же отправили на фронт, в санитарный поезд. От медиков этого госпиталя на колёсах требовалось: сортировка раненых по ранениям, оказание первой помощи и быстрый вывоз с передовых позиций в тыл, в полевые госпитали, развёрнутые по пути следования поездов. Когда выпадал случай и его поезд привозил раненых в наш город, Владик прибегал домой и мы виделись с ним.
Вскоре поступило предписание, что наш архив надо вывезти на Урал. Несколько дней мы - сотрудники переписывали документы, упаковывали их в ящики, коробки и укладывали на подводы. И всё время происходило что-то неладное: то возницы куда-то уходили. Приходилось их разыскивать, то лошадь упала и мы ни в какую не могли её заставить встать. А когда нам всё же удалось привезти архив на станцию, оказалось, что никто не собирается выделять под наш ценный архив отдельный вагон. Ночами нам приходилось отбиваться от каких-то странных типов. Они наравили стаскивать наши ящики, чтобы бросать бумаги в костёр - согреваться. Вдобавок пошёл мелкий, холодный дождь. Мы стали укрывать ящики и коробки всем, что могли найти и плащами своими, и рогожными мешками. Я тогда сильно простудилась. Вернулась в свой дом с высокой температурой и пролежала несколько дней. Изматывал безудержный кашель. Пила только горячую воду, да соседка приносила хлеб.
Как-то открываю глаза, а у тумбочки суетится какой-то человек в шинели. Я даже не поняла, что это Владислав. В этот день я поела полноценно: пшённую кашу с тушёнкой, компот из сухофруктов. Владик кормил меня чуть ли не с ложечки и лечил целых три дня: ставил банки, поил какими-то отварами и я почувствовала улучшение. Мы лежали, вспоминали мирное время, а я возьми да и спроси: - Теперь,наверное, не вяжешь - некогда...
- Да, времени нет совсем, - задумчиво произнёс муженёк. - Но случаются такие обстоятельства...
- Что? Всё-таки вяжешь? - удивилась я.
- Слушай, Евгеша! У нас служит одна санинструктор - Верочка. Она хорошая, но не всегда дисциплинированная.
- Ну, и что? - заинтересованно проговорила я.
- Да так-то ничего... В общем, она была беременная. Роды мы, конечно, приняли, а вот что с ребёнком делать? Ведь там и кровь, и налёты, и прочие "прелести" войны. И, как оказалось, она - детдомовка. Ей некуда идти, но и в поезде её оставить никак невозможно. Да и какой из неё работник. А тут как-то снабженец принёс коробку - такую увесистую и смеётся. Якобы подобрал на перроне, когда загружался овощами. В коробке оказались платья, все на один фасон, синие и в горошек.
- Вот, товарищ военврач! Будем выдавать вместо обмундирования особо отличившимся девчатам. Начнём с санинструктора Роговой - она теперь мамаша.
Я же схватил коробку и засунул подальше под сидение: - Не дай, Бог! - девчата прознают - нам не жить. А сам подумал да и решил, в самом деле, подарить на рождение сына такое платье Верочке. Ночами, когда наступало относительное спокойствие, я вязал малышу носочки.
Владислав ушёл через три дня, а я отправилась - искать работу. Устроилась в бывший кинотеатр, в котором был развёрнут временный госпиталь. Медицинского образования у меня не было, пришлось учиться делать перевязки у опытных медсестёр, а так же кормить и судна выносить. Кто-то из раненых просил написать письмо домой, а другие - наоборот, прочитать весточку из дома. Читала я и стихи, убеждала в том, что любимые девушки ждут своих победителей, ждут и матери, и отцы. Мне казалось, что я хоть немного успокаиваю бойцов, притупляю боль, вселяю надежду на быстрейшее выздоровление.
Мужа не было уже несколько недель. Как-то утром стою у зеркала - прихорашиваюсь. Вдруг в окно постучались, а времени у меня в обрез. Главврач госпиталя - человек старой закалки - суровый и непримиримый к опаздывающим, неряшливо одетым, с кислым выражением лица. Требовал от военнослужащих да и от гражданских беспрекословного выполнения своих обязанностей и чтобы выздоравливающие видели перед собой жизнерадостных, опрятных женщин. Будто бы от внешнего вида и доброжелательности исходит особая аура. Тут уж хочешь - не хочешь, а выздоравливать придётся. А стук повторился, послышался детский плач. Пришлось выйти. Передо мной стоит девушка с ребёнком на руках. На ней синее платье в горошек. Мне сразу припомнился разговор с мужем.
- Вы ко мне? - спрашиваю, поглядывая на часы.
- У меня к Вам записка, - и протягивает абсолютно чистый лист бумаги. Я верчу лист так и эдак. - Чисто! - говорю.
- Ах, ты, батюшки! Как же это... Потеряла что ли? - и она начинает искать эту злосчастную записку в карманах, в сумке, и, даже, развернула ребёнка. И тут я вижу носочки на мальчишечке.
- Ну, можно не искать, я знаю от кого Вы. Я сейчас должна идти на работу. Когда вернусь - обо всём поговорим, а пока располагайтесь в комнате моей мамы.
Всю дорогу меня мучили сомнения: а не любовница ли молодая у моего мужа? Как-то она уж слишком по-свойски о нём отзывалась. И о синем платье в горошек упомянула, якобы Владислав Петрович ей подарил. Интересно! За какие такие заслуги? - ревниво думала я. - Неужели он оказался обыкновенным бабником? Я еле терпела эту Верочку, но и выгнать не могла. Мало того - я её кормила, ведь с ребёнком никуда не устроиться.
Как-то утром привожу себя в порядок и слышу стук щеколды у калитки. Пришлось выйти. И опять, как в случае с Верочкой, стоит молодая женщина с ребёнком на руках, в синем платье в горошек. На ребёнке шапочка такой вязки, как умеет вязать мой муж.
- Вы от Владислава Петровича?
- Да, да! А как Вы догадались? - весело воскликнула она.
- Интуиция... Ну, что ж. Проходите, располагайтесь в комнате Владислава.
- А как же Вы?
- А что я? Ребёнка у меня нет, устроюсь в зале.
- Это Вам! И женщина подала мне свёрток. Разворачиваю и вижу красивое, синее платье в горошек. А ревность и злость просто зашкаливают. Пытаюсь сдерживать себя, но плохо получается.
Прошло некоторое время. И к нам однажды пришёл молоденький лейтенант. Он как увидел Верочку, бросился к ней, подхватил и малыша. Так они и стояли в обнимку и, кажется, плакали. Виталий - так звали его, оказался мужем Верочки. Имел инвалидность и всё равно устроился на работу. Нам стало полегче жить.
День Победы мы встречали на главной площади нашего города. Мы - женщины надели лучшие наряды - синие платья в горошек и выглядели, как сёстры. Вслед нам даже оборачивались, а мы только посмеивались. А на площади такое безудержное веселье! Незнакомые люди обнимаются, смеются, а кто и плачет. Заметила я, что за нами ходит мужчина. Маргаритка - вторая моя постоялица украдкой следит за этим парнем, но никак не проявляет видимой заинтересованности. Пока я не сказала:
- Что парня мучаешь? Не собачонка же он, в самом-то деле?
- Я боялась, что Вам это не понравится как хозяйке. Да и Вовку деть некуда.
- Вовку давай мне, а сама иди. И подхватив малыша на руки, я пошла домой.
Мне показалось странным: дверь в дом была распахнута настежь, доносилось какое-то шипение. Войдя в зал, я увидела своего дорогого мужа. Он спал на диване сидя, откинув голову на спинку. Я подошла к шипящему патефону, остановила его. И куда-то ушли мои подозрения и ревность. Я видела поседевшего, усталого человека и не стала его будить. Но вскоре он проснулся, вернее его разбудил победный салют. Вот такое было в моей жизни.
А Вы знаете! Я не просто так Вам это рассказала. Меня скоро не станет в этом казённом доме. И так загостилась! Меня возьмёт к себе мой сынок Володька. Да, да! Он меня почитает, как свою мать - Маргаритку. У него и буду доживать.
- Вот как! - удивлённо воскликнула я. - Ну, что ж! Счастья и спокойной старости Вам!
Больше я Евгению Ивановну не видела и решила, что её, действительно, забрали из дома престарелых. Но однажды, перелистывая журнал, я натолкнулась на запись о том, что Пушкарёва Е. И. - 106 палата умерла, причём - на следующий же день после нашего ночного разговора. Так что "сыночек" не успел её забрать. Или старушка нафантазировала себе что-то. Наверное, ей так легче было покидать этот мир.