Скрипка под слоем невытертой пыли,
Струны затёрты, висит на стене.
Намеренно пролит, ноты поплыли,
Сваренный кофе на старом столе.
В нотной тетради рваные чЕрты
БасОвых, альтОвых, скрипичных ключей.
Какие тут выдержат жилы и нервы -
Скрестились кимвалы, как пара мечей!
Грохочат литавры, гремят барабаны,
Трепещут цимбалы и арфы гудят,
Волторн и тромбонов внезапные шквалы
То выше, то ниже, по строчкам летят!
Рождается в муках концерт для оркестра,
Скрежещет перо под нажимом руки,
Для виолончели есть в партии место
Протяжным смычком и с отрывом щипки!
Ах, если б хоть ноту, хоть соль-милядОре,
Услышали уши большие его...
Но в них тишина, нейросенсеров шторы
Задёрнуты плотно от шума всего.
Глухой композитор, как Людвиг Бетховен,
Терзает по памяти каждый аккорд.
Он МУЗЫКУ пишет и не многословен,
Он каждою нотой в творении горд!
И рукопись толстою папкою ляжет
На чьём-то, несмыслящем в этом, столе.
А он, хоть и глух, но скипкой докажет
Что то, что звучит у него в голове
Намного прекрасней, чем вычурный пафос,
Чем рубленный марш и штампованный бит.
Но красным печать: - "ОСОБО ОПАСЕН!"
И в дело приписка: - "ПОСТАВЛЕН НА ВИД!"
Да сколько таких у руля не по делу.
При виде достойных - в ответ, только нож.
Но музыка громче из окон летела!
Он глух и не слышит коварную ложь!
И эта мелодия, пусть не такая,
Как скрип из колонок у тысяч людей,
Но именно в ней есть искра живая,
И пламя любви - всей неправды мощней!