Гроза пронзала молниями ночь,
Как будто кто-то, не жалея вспышек,
Чтоб памяти слабеющей помочь,
Снимал прохожих, улицы и крыши.
Но медлил ливень, словно облака
Иссохшим лоном не давали плода,
И на икону бабкина рука
Крестилась в эту страшную погоду.
"Дождя уж третий месяц нет как нет",-
Вздыхали старики, жуя губами,
А молния ударила в Совет,
И запылало дьявольское знамя,
Где серп и молот-знаки не труда,
А жатвы смерти и ударов рока,
Но первою обуглилась звезда,
Кричащая о том, что нету Бога.
Отряд, что продразверстку собирал,
Швыряя наземь матерей визжащих,
С активом всем в Совете ночевал,
Как будто ждал той молнии разящей.
Им было всё равно, что недород,
И что в селе поели даже кошек,
Смеялись, мол, хитрющий здесь народ,
Всё норовит прикинуться поплоше...
Но вот почуял главный комиссар,
Тот, что своей рукой убил мальчонку,
За то, что кулачишко показал,
Когда отцу он распорол печенку
Клинком своим буденновским, литым
Где гравировка "Славному герою"...
И вот теперь он ясно чуял дым.
Решил он про себя: "пойду, открою,
Проверю, может, где горит трава..."
Но двери были заперты снаружи,
"А, ну, кончай, ублюдки, баловать!"-
Тут весь отряд схватился за оружье,
Но полдеревни мрачных мертвецов
Стояло вкруг горящего Совета:
Толпа молчащих братьев и отцов,
Застреленных в упор "в борьбе за это".
И каждый сквозь горящее окно
Вмиг узнавал того, кого прикончил,
Рты приоткрывши, как в немом кино
Стояли дети, и чернее ночи
Они теперь казались палачам,
Не смевшим от огня искать побега,
Хоть языки огня уж по плечам
Взбирались обитателям ночлега.
Пылал Совет, и как нетопыри,
Визжа, носились тени комиссаров...
Илья Пророк вдруг хляби растворил,
И ливень хлынул радостно и яро....
Он до утра невиданной стеной
Стоял над каждым полем и жилищем,
Но сказывают, каплей ни одной
Не увлажнил то злое пепелище.