Из цикла «Портреты друзей в эпизодах прошлого»
(название подсказано мне Е.П. Цветковым)
В память об ушедших друзьях,
здесь упоминаемым!
Здесь я поведаю чуть больше о моем друге Александре Бо…ове, уже фигурировавшем в иных повествованиях под псевдонимом – Ганзеец. Так как он был и есть человеком социальным, то этот рассказ не только о нём.
Для того, чтобы понять гораздо больше о нём, я приведу здесь небольшой фрагмент из нашей совместно прожитой жизни. А именно во время поездки в конце 70-х годов прошлого века во время отпуска в составе небольшой группы из нашего большого дружеского коллектива в Архангельском. В совместной жизни приняли участие – Сергей Па…ов (Кум – как называл его я и он, взаимообразно меня), герой названия этого повествования – Ганзеец, Виктор Ко…ов (Комар) и конечно же я. Она состоялась при проведении «дикого» отдыха в Крыму.
В Крым, а точнее в поселок Планерское для отдыха там, уже были поездки из числа моих многочисленных друзей и в разных составах. По возвращению из тех мест они взахлёб рассказывали о том, какой там классный отдых, окружающая природа, а в особенности гора Карадаг, море и другие местные прелести.
Я, ни разу не бывавший в Крыму, соблазнился этими рассказами. На работе подгадал с очередным отпуском в намеченные, заранее оговоренные с намечаемым коллективом даты для отдыха там.
Из всех рассказов, говоривших о возможном житие и питании во время отдыха в Планерском, можно было вынести следующее мнение – из еды там кроме большого количества овощей и фруктов, сухого вина, особенно ничего в продаже нет, даже в организациях общественного питания. Пиво местного производства много, сварено оно из кукурузы, по вкусу кислое и для употребления мало пригодное. Вино сухое течёт «рекой». Но пиво и вино в основном для использования их вместо воды. Вода в Крыму в то время всегда была в дефиците.
Подготовка к предстоящему отдыху началась. В связи с обстановкой в отношении еды мы набирали в запас с собой банки с тушенкой, с кашей и мясом. Для растирания при возможных солнечных ожогах наш друг Александр Со…ный продал нам 4 литра спирта.
Вещи для отдыха каждый собирал себе естественно сам.
Билеты куплены на всех в одно купе, в поезд отходящий от Курского вокзала, а посему шло уже ежедневное «свербение» в одном месте у всех членов коллектива – «Скорее бы поехать!».
Долгожданный день и час отъезда наступил. Отъезжали от дома, где проживал Кум. Нас всех провожал его отец – Георгий Иванович. Мы по старой традиции, сидя на лавочке места отбытия, выпили на посошок малость «разведённого». Георгий Иванович дал нам напутственное слово, и недолго думая, задремал тут же от «принятого».
На Курский вокзал нас повёз на «буханке» тоже наш друг Виктор Лу…ко – водитель от Бога и неустрашимый асс шоферского дела.
Хорошо, что мы расслабились алкоголем. Во время езды по Москве страху отдыхающие натерпелись изрядно. Виктор же, сидя за «баранкой» шутил все время, при этом повернув голову в салон, и очень мало смотрел на дорогу. Мы пытались скромно смеяться и робко намекали ему о его водительском долге. Но Бог нас миловал, и мы доехали до Курского без дорожных происшествий.
Прибыли к поезду мы очень рано. Спасибо Виктору за скорость и умение маневрировать в пробках. Еще час надо было ожидать подачи под посадку состава, а затем и самой посадки в поезд «Москва – Феодосия».
Само по себе ожидание не так уж страшно для нормального человека, но наше ожидание пошло для нас по неожиданному сценарию, который можно обозначить под названием «На ту беду лиса бежала» (из басни И.А. Крылова «Ворона и лисица»).
Я с Кумом отошел по каким-то незначительным делам, оставив на месте Ганзейца и Комара караулить вещи. Отойдя от места нашей стоянки, мы посмотрели в её сторону. Со стороны ничего не предвещало беды.
Вернувшись к «сторожам», мы застали иную картину. Рюкзаки были составлены вместе в виде импровизированного стола, на котором лежала какая-то вяленая рыба с краюхой черного хлеба, бутылка с нашим спиртом украшала сей натюрморт. За импровизацией сидели наши друзья и еще двое незнакомцев, не очень трезвого вида. Правда и Ганзеец с Комаром тоже имели вид уже хорошо выпивших людей. Голоса были громки, речь невнятна, хохота много, толку мало. Спирт в желудке и головах делал своё дело и давал о себе знать.
Нас представили незнакомцам. Из разговора многое прояснилось. Оказалось, что эти двое из группы незнакомцев были сибиряками и ехали куда-то по своим сибирским делам. Вяленая рыба была хариусом, хлеб из наших запасов. А привлек их к распитию спирта Ганзеец, увидев в них приличных собутыльников, шатавшихся без дела в поисках места, где бы им приткнутся. Сибиряки не очень сопротивлялись приглашению Ганзейца присоединиться, и особенно церемонится не стали. Такой образовавшейся новой компанией было прикончено некое количество «чистого» – а именно «нольдвадцатьпять» литра.
Как лодку назовешь, так она и поплывет. Это я к тому, что начало поездки было положено под тосты. Забегая вперёд скажу то, что также под тосты наша поездка и продолжилась. Выпитый моими друзьями «чистяк», в процессе ожидания посадки в поезд, сыграл в дальнейшем определенную роль в налаживании весёлого времяпрепровождения в вагонном купе.
К счастью нашему и к огорчению сибиряков, поезд подали. Ганзеец и Комар, делая из себя трезвый вид, а также с нашей поддержкой под локотки, зашли в купе и расслабились. В этот момент у всех нас полностью спало нервное напряжение. Спирт всё более забирал наше сознание. Поезд тронулся.
Соблюдая ритуал – «За первый оборот колеса» мы ещё выпили малость.
Поездка началась. После разыгрывания купейных полок кому из нас и на каких лежать, мы, недолго думая, улеглись. К счастью – каждый на свой выигрыш. Больше в этот день сверх чего-то особенного не случилось. Ночная езда проходила в основном спокойно.
На следующий день, до сыти наглядевшись в вагонное окно на мелькающую мимо природу, Кум, Комар и я, сели играть в преферанс. Ганзеец не принимал в этом участие. Индифферентность его к игре в преферанс, можно охарактеризовать словами одного из персонажей фильма «Двенадцать стульев» (режиссёр Л. Гайдай) – «При наличии отсутствия!». В данном случае следует добавить – умения.
Он откровенно маялся, хотя был лежащим на верхней полке. Мы были увлечены и на его маяту не обращали внимания. Он решил достичь проявления нашего внимания к своей личности.
Чем можно привлечь внимания от троих мужиков, азартно «дующихся» в карты? Ответ прост и единственный.
– А не выпить ли нам?! – спросил, как предложил, Ганзеец.
Никто из нас ему возражать не стал. На столе появилась бутылка со «спиртягой». Стаканы из-под чая у нас стояли в полной готовности и денно и нощно. На закуску достали соленые огурцы и черный хлеб.
Была разлита доза. Ганзеец решил не спускаться с верхней полки. Да и зачем? Если потом опять надо залезать.
Ему подали его долю «наверх», при этом для соблюдения группового тоста, мы подняли руки вверх с посудой и чокнулись. Потом ему на закуску был дан соленый огурец. Поедая его, он залил брызнувшим из огурца рассолом, лежащую на столе колоду карт и пулю.
Мы стерпели и смолчали. Протерли колоду от брызг, как смогли. Игра продолжилась. Произошла сдача партии, положен прикуп. И в этот ответственный момент Ганзеец кладет огрызок огурца на пулю и частично на Кумову сдачу.
Кум, молча багровея, берёт брезгливо двумя пальцами этот огрызок и выбрасывает его в открытое окно.
В Ганзейце словно сработала какая-то пружина. Он пулей слетел с верхней полки и, свирепея прямо на глазах, выпалил Куму.
– Я тебе этого огурца никогда не прощу!
С этими словами он бросился на обидчика огрызка. Но не тут–то было. Кум был мужчина могутный от рождения и в МХАТе, где он работал, его звали простым уважительным словом – Шкаф. Он остановил Ганзейца вытянутой рукой на подступах к своему телу и держал его за грудки. Тот дергался и орал так, словно был обрезанный, пытаясь нанести хоть какой-то урон Куму. Эта затея была тщетной. Я и Комар не могли оставаться безучастными. В силу своих способностей и простора в купейной тесноте, мы пытались остановить или растащить участников свары. В конце концов, нам это удалось.
Ганзеец, сопя и затаив обиду, а может вкупе с ней, приплюсовав ещё и жалость по потерянному огуречному огрызку, забрался на верхнюю полку. Мы же, как ни в чем небывало, продолжили игру. Больше ничего критичного не произошло. Скоро среди отдыхающих воцарился мир да любовь. Инцидент был забыт вместе со сном обиженного.
Смеркалось. Поезд летел, колеса отстукивали стыки, вагон покачивался. Пришло вечернее время отходить нам ко сну.
Ганзеец лежал тихо. Его визави Комар тоже уже лежал на верхней полке. Кум и я дислоцировались на нижних местах, как не трудно догадаться это был наш удел. Я решил стряхнуть с простыни крошки, набравшиеся в постель за день от нашей лихой жизни. Не знаю как-то так вышло, но махая руками с простыней, я локтем задел нос Комара и его очки на нём. Очки слетели, ударились о стол и полетели дальше на пол в темные купейные углы.
Теперь пулей слетел с полки Комар и пошел стеной на меня, при этом он орал благим матом.
– Ты мне весь отпуск испортил…
Я уже стоял в обороне своего тела. Что характерно – точно так же, как Кум. Я взял Комара за грудки и держал его на вытянутой руке. Ганзеец и Кум, растаскивали нас в той же тесноте, что им с успехом удалось. Очки нашлись целые и невредимые. Комар успокоился. В купе опять воцарился мир и любовь, но уже после реализации нового предложения Ганзейца выпить за это состояние.
Достойное завершение второго дня в пути.
Как мы прибыли на станцию, как добрались до Планерского, как нашли дом, где и разместились, не имеет особенного литературного, или простого человеческого интереса.
Первым делом, что мы сделали, бросив рюкзаки на пол снятой комнаты, это взяли плавки и пошли на море. Учитывая, что спирт уже надоел и глаза на него не глядели, мы зашли в продуктовый магазин и купили Крымского вина под названием «Южнобугское (портвейн)».
Найдя на пляже местечко, которое оказалось в самом его конце, искупались в ленивых волнах. Был небольшой прибой, а с учетом того, что почва берега конца пляжа был песчано-глинистой, волна в этом месте была мутной. До картинной синевы, написанной Айвазовским, нынешней морской воде было далеко.
После купания мы не без труда вытрясли из плавок песок. Что осталось не вытрясенным, то и осталось. Пресного душа, чтобы обмыться, здесь на пляже не было и даже не предусматривалось. На радостях после первого омовения, единодушно решили выпить купленного вина.
Вино сняло нервное напряжение, накопленное после поезда. На вкус оно оказалось терпким и сухим, несмотря на то, что называлось портвейном.
Беззаботная жизнь началась. А началась она с того, что мы под солнцем и винным градусом разомлели. Не заметно для себя и уснули. Это оказалось очень неправильным поступком. Проснувшись часов этак около семи вечера, мы разглядывали друг друга с неким чувством, смешанного из смеха, жалости, удивления и болевого шока. Каждый из нас обгорел теми открытыми частями тела, которые были на солнце в той позе, в какой заснули.
Солнечные ожоги в полной мере сказались завтрашним утром. Мы не могли лежать, ходить, стоять (как написал М. Жванецкий – «Организм отвергал любую позу!»).
Утром двигаться, практически как человек, из нас мало кто мог. Превозмогая боль, я сходил в магазин и купил развесной сметаны. С ней началось возвращение к жизни. Мы измазали сметаной друг друга, при этом было много шуток и веселья, которые сыпались из нас через боль. Растираться спиртом мы сочли неуместным. Пожалуй, это спасло больных. День, конечно же, для полноценного курортного отдыха был потерян.
На следующий день с утра мы, подлечённые кисломолочным продуктом, уже ходили по набережной, но не раздевались. Болтаясь бесцельно между обнаженных бесцельно отдыхающих тел, случайно встретили ребят из МХАТа (Толя и Сергей), коллег Кума. Учитывая наше «обгорелое» состояние, договорились отметить встречу во время проведения вечернего «рандеву».
Отмечать столь знаменательное событие решили в местном кафе, единственном на всей набережной. Войдя внутрь, группа товарищей поняла, что мест для нас болезных нет. К нашей общей радости у одного из мхатовцев среди посетителей обнаружилась знакомая, к которой мы сумели подсесть. Заказали какое-то «пойло», называвшееся коктейлем.
Все было чинно и благородно. Чокнувшись стаканами мы выпили, и начали рассуждать на разного рода темы. Посетители танцевали, а мы наслаждались общением, глядя на них. И в такой культурной обстановке в дверях кафе появился совершенно дикого вида человек. Он был обросший власами да так, что кроме глаз и носа на лице ничего не было видно. Волосы на его голове или слежались, или свалялись (одно и тоже для головы). В некоторых местах волосяного покрова торчала солома, через плечо висело перекинуто одеяло.
Работник кафе, типа швейцара, усиленно не пускал его к людям. Толя с гордостью прокомментировал про этого типа – «Ибрагим! Так его зовут здесь все. О нём известно, что он аспирант из МГУ, каждое лето проводит здесь. Где и на что живёт, а тем более, где спит, неизвестно. Но в Москве он вроде бы считается чуть ли не новым гением, правда в какой из наук тоже неизвестно. А также неизвестно каким видом научной деятельностью Ибрагим занимается все лето в Планерском!».
Уловив минутку, когда швейцар отвлёкся, Ибрагим проник внутрь кафе. При этом сразу пошел быстрым шагом на мойку посуды (видно очень хорошо знал план здания). Вышел он из мойки одетый в давно не белый фартук с пустым подносом в руках. Оглядев зал, он стал подходить к столикам, где отсутствовали на месте посетители, а танцы шли непрерывно. Если за столиком не было вообще никого, то он забирал со стола на поднос стаканы с «пойлом». Танцующий народ начал тихо роптать, мол, еще не выпито и прочее. На что он отвечал емкой и хлёсткой фразой – «Не положено!».
После такого весомого отпора посетители безропотно отставали от Ибрагима.
Набрав на поднос стаканов столько, сколько он смог уместить, Ибрагим быстро пошёл на мойку. В открытую дверь было видно, как он со скоростью звука допивал всё их содержимое. Затем скинув с себя фартук, он вышел на свежий воздух, цель его посещения кафе была достигнута.
Шатающейся походкой налитый коктейлями учёный пошел от кафе прочь по синусоиде. Путь его проходил мимо стоявшего возле пешеходной дорожки металлического мусорного контейнера. Ибрагима, как магнитом, притянуло к нему. Он с силой ударился о него боком и потерял равновесие. Мы успели заметить то, как в воздухе мелькнуло опрокинувшееся в ёмкость вниз головой тело, уходящее на его дно и ноги, складывающиеся вслед за телом. Взлетевшее с плеча одеяло плавно опустилось по периметру и всей площади мусоросборника, скрыв собой уложенное тело Ибрагима. И вовремя.
Вскорости подъехал наряд милиции, похоже, вызванный швейцаром. Они начали проверять обстановку, мол, кто здесь хулиганит и нарушает культурный отдых советского человека. Но обстановка ничем не выдавала никаких хулиганов, а заглянуть в контейнер да под одеяло, наряд не додумался.
Отдых в Планерском в те годы ничем особенным не отличался от других мест отдыха в Крыму, расположенных в небольших прибрежных поселках. Пляж, пирс для пароходиков и, пожалуй, это есть типичный набор прибрежного отдыха.
Планерское отличалось от многих населенных пунктов. Но Карадаг с того года, когда мы приехали, закрыли для посещений. В музей Волошина от нечего делать каждый день ходить не будешь, он тоже не очень манил. Кроме купания в море и бесцельного лежания на песке нам делать было нечего. Мы иногда развлекались тем, что собирали мидии с пирса или торчащих из воды камней, жарили их в морской воде на листе железа и ели вместе с сухим вином. С мидиями также делали овощной салат или ели без всего. А обнаруживавшийся в них жемчуг, оттенков от серого до чёрного, Кум собирал в контейнер из-под валидола.
Пляжная скука сподвигла нас сплавать на рейсовом пароходике в Судак. Посещение Судака вызвала у нас море восторга. Город, Генуэзская крепость, набережная, много кафе и иная публика. Решение было принято мгновенно и единогласно – переезжаем в Судак! Тут же нашли дом для проживания и договорились о его снятии. Тем более, что срок аренды нами халупы в Планерском, за которую было уплачено заранее, подошёл к концу. Вернувшись в халупу, собрали вещи и решили уехать в Судак на следующий день с самого утра.
Во время неизбежной вечерней встречи с мхатовцами, им было объявлено о принятом нами решении. Прощальный ужин начался. К нашему ужину подключились две девы, только что приехавшие из Москвы. Как оказалось одна (Лена) очень близкая подруга мхатовца Толи, а другая (Галя) – подруга подруги, решившая сопровождать её в поездке. В процессе ужина выяснилось, что Толя тоже собирается отъехать, но домой.
С учетом возникших обстоятельств, веселье было натянутым. Сидели в уже знакомом кафе не очень долго и быстро разошлись. Утром, когда надо было отплывать в Судак, я обнаружил, что оставил свою джинсовую куртку в кафе. Всё бы ничего, только в ней были ключи от квартиры в Архангельском.
Мне пришлось остаться для возвращения своего имущества, а рюкзак с своим скарбом я отправил с ребятами. Предварительно договорившись, где я точно смогу их найти в Судаке, если они сняли другое жильё.
Пароходик отчалил, увозя друзей к новой жизни.
Кафе начинало работать в двенадцать дня. Делать мне было нечего. Я пошёл в кемпинг к палатке, где жили мхатовцы. На мое счастье они оказались все на месте. И день занялся, но с другими приятными людьми.
Кафе открылось, моя куртка действительно оказалась там. Забрав её, я решил ехать в Судак, но завтра и таким же по времени рейсом. Мхатовцы с подругами согласились приютить меня в палатке на ночь.
Жизнь забурлила в новой компании. Решили «обмыть» возвращение одежки и продолжение совместного отдыха, во время которого мы очень сблизились, конечно, и в основном духовно.
Утром меня провожали в Судак всей компанией и чуть не плача от предстоящей разлуки. Девчонки же изъявили желание приехать к нам в гости в Судак. Я договорился с ними о дате, времени и месте встрече. Прощальный гудок или сирена и пароходик увез меня в Судак.
Встреча с друзьями в Судаке на пляже была радостной, очень волнительной, по крайней мере, для меня. Они догадались о том, что я заночую у мхатовцев. Сами друзья тоже времени даром не теряли. В день прибытия в Судак они познакомились с девами (имена их затерялись по дороге жизни). Мало того, когда я прибыл в компанию, эти мадамы были с ними. Друзья представили меня и познакомили со своими пассиями.
У Ганзейца оказалась подруга могутная (как и он сам), атлетического сложения, с ногой, наверно сорок третьего размера.
Мне она запомнилась тем, как она спрашивала про Ганзейца.
– И дэ Саня?
У Комара была под стать ему – худощавая, носившая очки. Мне она запомнилась тем, как она называла моего друга – Виктора Сергеевича – дав его имени отчеству новое прочтение.
–УикторЦэрквеич!
Подобное притягивает подобное! На каком диалекте произносилось эти фразы и велась речь трудно сказать, но думаю произносивших их с уверенностью можно идентифицировать как жителей УССР.
Я общался с ними мало, как они сказали бы – трохи, трохи. Главное, чтоб моим друзьям они нравились, и было понятно с обеих сторон, кто и чего хочет.
Кум же познакомился с девушкой из Подольска – Мариной. Но она обгорела на солнце, как и мы, в первый день. И видел я её редко и мало. По крайней мере, её подмосковную речь можно было понять сразу.
Отдельно надо произнести хвалебную оду нашему жилищу.
О жилье в Планерском можно сказать так – безликое и никакое. Правда и дворцов тогда не было. Похоже, что наше арендованное жилье было когда–то овощехранилищем, спешно перестроенным для заработка более легких сезонных гостиничных денег.
В Судаке нам удалось снять целый отдельный домик. В нем была маленькая прихожая и две комнаты, образованные стоявшей посередине печкой. Кроме того, имелась терраска на две койки и с отдельным входом. При этом внутренняя стена терраски была стеклянной и являлась внутренней стеной наших комнат. И даже в ней в углу была встроена форточка. Не знаю зачем, но логикой можно подумать, что оттуда или туда, что-то передавалось. Домик стоял на отшибе большого хозяйского хозяйства. Всё для нас и, как говорится, было нам «в жилу».
Койки Кума и Ганзейца стояли в одной комнате, а моя и Комара, в другой. Причем, учитывая, что я приехал позже всех, мне досталась кровать возле печки. Комаровская же стояла возле стены. Над ней, единственной во всем жилище, висел в виде украшения коврик с кистями. Сюжет на нем был традиционен – «Три богатыря!» В. Васнецова. Поражало наше воображение материал – плюш или панбархат, и цветовая гамма картины – желто-синяя. Вот оказывается когда была заложена гордость Украины – цвета прапора. Четвертый богатырь, субтильный Комар, хоть и без лошади, но лежащий скрюченным, очень гармонично вписывался в этот интерьер.
Утром следующего дня я проснулся на новом месте от странного звука – Хр–хр, хр–хр, хр–хр… Открыв глаза они увидели такую картину. Комар стоял между койками и в свете солнечных лучей, идущих сквозь стеклянную стенку, мне показалось, что он находится в светящейся золотой ауре, волшебном облаке, окутывающим его хилые телеса. Наваждение спало, когда он начал, а точнее продолжил, чесаться, удовлетворяя возникающий зуд тела. У него росла молодая кожа вместо слезающеё, ранее «сгоревшей» в Планерском.
Сметана сотворило чудо. Было такое ощущение, что Комар уподобился змее, которая меняет кожу полностью. Старая кожа потом осела на пол и долго лежала под его кроватью, перемешавшись с пылью. А ведь это был его генетический материал, который нашёл своё достойное ему место.
Наша жизнь в Судаке проходила повеселей, хотя бы даже тем, что с утра и в течение всего дня в окно виднелась Генуэзская крепость. Комару же, любителя выпить, вообще был рай. Возле лесенки, спускающейся с конца улицы к морю, по которой нам нужно было попасть на набережную, в самом ее окончании и вначале набережной был открытый питейный зал. В нём стояли в один ряд автоматы для розлива пива и сухого вина. Как Вы думаете, где он, наменяв гривенников и «двухгривенников», вставал в этом заведении … И в каком месте? Правильно – посередине. Наливался питьем Комар с двух рук.
На пляже у нас было свое любимое место. Мы отправлялись в это место втроем зная, что Комару надо сначала, как Винни Пуху, заправится.
УикторЦэрквеич приходил туда уже налитым вперемешку виноградным и кукурузным напитками организмом. Его можно было узнать издали … Среди любого количества отдыхающих людей … Голова Комара была обута в бумажную кепку зеленого цвета, которая носилась им, как застопоренная намертво стрелка у плохого компаса. Её козырек был постоянно повернут вправо относительно курса Комаровского носа градусов этак на тридцать.
Отдых в судаке был насыщен разными делами. Мои друзья были с подругами. Даже на пляже они вместе играли в карты в «дурака». Всей оравой ходили по набережной, в город на рынок. Один раз пешком прогулялись до Нового света.
В Новом свете не без труда прошлись по царской тропе. В гроте Шаляпина Кум и я спели под гитару песню В. Высоцкого «Весёлая покойницкая», сорвав аплодисменты у гуляющих там немцев. После сего с чувством выполненного долга накупались в царской бухте.
Наступил день, когда из Планерского должны были на пароходике прибыть Галя и Лена. Как мы условились, я пришел вместе с Кумом на пирс. Встреча состоялась в большой радости.
Мы им показали то, как мы здесь живем (они, в Планерском, так и жили в палатке), основные интересные места Судака, достойные внимания. Их глаза загорелись и решение о переезде к нам было принято быстро и однозначно. Как нельзя кстати и пустовавшая терраска домика пригодилась. Хозяева дали добро на их проживание.
Девчонки переехали. С их появлением подруги моих друзей куда-то отошли на нет. Мы же были вшестером и «не разлей вода». При этом какого-то диссонанса в проживании, в связи с новыми соседями, у нас и у них не возникло.
Но чёрт кроется в деталях. Возникло вот такое происшествие.
У Гали возле глаза у носа возник прыщик. И этот вот прыщик начал давать болевые ощущения. Галя терпела, как могла. Но настал день, когда она из-за болезненного состояния осталась «дома», и не смогла пойти с нашей компанией.
Вдобавок ко всему, в это день и компания наша почему-то разделилась.
Комар с Ганзейцем пошли наливаться в зал автоматов. Кум, я и Лена, пошли по набережной и далее в город на рынок. Никаких предчувствий чего-то плохого ни у кого из нас троих не возникло. А зря!
Вернувшись «домой» мы застали Галю в слезах и в шоке. На естественные вопросы о происшедшем, она рассказала нам следующее.
«Ганзеец появился «дома» в «дым». Что у него сработало неизвестно, может то, что я была одна, и он без вас. Ему взбрендило быть со мной тэт, на тэт, и он прямиком направился в терраску, где я лежала. Чуя недоброе, я приняла оборону – натянула одеяло по самую голову и зажалась. Войдя, он сорвал с меня одеяло и увидел, что есть вскочивший прыщик.
Оставив меня (я подумала – слава тебе, Господи, не допустил) он пошел внутрь домика в свою половину. Какое-то время оттуда доносился шум поиска в вещах, что-то двигалось и открывалось, падало и прочее …
Одеяло я вернула в первоначальное положение.
Но вот на пороге вновь появился Ганзеец с лицом победителя.
Я лежала на спине. Он опять сорвал с меня одеяло, и, как «ковбоец», «оседлал» меня. Наклонившись над моим лицом, начал давить вскочивший прыщ и после того, как что-то выдавил из него, стал заливать глаз одеколоном из появившегося в его руке пузырька с названием «Кёльнишевассер» (транскрипция моя). Никакой мой крик, никакие стенания, ни того, что у меня была боль в лице, что я задыхалась от его веса и запаха одеколона, не остановили его. Вылив на мое лицо весь пузырек, Ганзеец слез с меня, а затем молчаливо удалился!».
Мы, как смогли, успокоили Галю. Тем боле два мужика (Кум и я) были готовы растерзать «насильника». Мечтам нашим не дано было сбыться. Войдя в дом, мы увидели, что одетый Ганзеец спал «мёртвым» сном на своей кровати. Экзекуцию решили отложить до утра, тем более, что оно мудренее.
В комнатах на полу под ногами что-то хрустело. Приглядевшись повнимательнее, мы обнаружили то, что под нашими ногами валяется собранный жемчуг, рассыпанный из открытого контейнера из-под валидола. Собирать его назад, уже не имело смысла. Это добавило злости в чашу терпения Кума и, пожалуй, переполнило её.
По утру Кум и я начали страмить Ганзейца – «Мол, как же так, воспользовался нашим отсутствием, насильник и т.д. и т.п.». Комар, лежа под богатырями, держал нейтралитет, в силу того, что ничего не помнил.
Вдоволь наиздевавшись над ним, мы решительно вынесли свой вердикт.
– Должен пойти в терраску и извинится, пасть на колени и вымаливать у Гали прощение!
Ганзеец слушал нас молчаливо, выпучив глаза. По окончании процесса страмления, молчаливо достал из-под кровати чемодан. Вынул из него свежую чистую белую рубашку. Откинув матрас, он взял из-под него отлежавшиеся брюки (глажка брюк по «военному рецепту»). Факт нахождения брюк под матрасом, с целью «глажки», для нас было открытием!
Нарядившись, он надел модельные ботинки и начистил их до блеска, побрился, наодеколонился все тем же печально знаменитым «Кёльнишевассер».
Мы все (и Комар в том числе) замерли в ожидании такого волнительного акта. Саня же подошел к форточке, открыл ее и громко, чтобы все слышали, произнес – «Галя, прости!».
Акт был совершен! После чего, все его вещи вернулись на свои места.
Кум тут же придумал и прилепил ему кликуху – «Ганзейский лекарь!» «Ганзеец», с которой он не расставался уже никогда до конца отдыха.
Что было днём дальше не так интересно. Но это событие вызвало другое.
Ганзеец незаметно куда-то исчез. Комар ушел в знакомый питейный зал. А мы же трое сидели на терраске (Галя еще лежала, а мы боялись ее оставить одну) и продолжили не без смеха обсуждение происшедшего, как вчерашнего, так и сегодняшнего акта.
Ганзеец появился часа через два и с порога произнес – «Уезжаю я домой и прям сейчас. Билет купил!».
Чемодан он собрал заранее. Мы пожали ему руки.
Вскоре он женился. Больше с нами он никуда не ездил! С другой стороны, если бы не он, не было бы такой истории, а он не был бы Ганзейцем.
А. Коро, март, 2019 г.