Когда развлекаются пушки, неистово грохоча,
За ними не видно правды, за ними не слышно слов.
Когда ты не видишь воочью безжалостного палача,
То запросто можно поверить, что он не сечёт голов.
Когда ты не слышишь, как плачут ягнята у алтаря,
Которых приносят в жертву голодным богам войны.
Когда ты не видишь, как где-то кровавая всходит заря,
То спишь безмятежно и крепко, не чувствуя личной вины.
Но стоит свирепым оркам явиться в твоё шато,
Секунду холодной кожей почуять предсмертный зуд,
Ты первый кричишь: «Спасите!» Ты первый кричишь: «За что?»
Но вряд ли тебя услышат и вряд ли тебя спасут.
Едва ли тебя увидят, как прежде не видел ты.
Пришёл твой черёд метаться среди изваяний глухих.
Они причитают: «А можно без этой политоты?»
Они повторяют: «А можно без этой вот чепухи?»
От страха в засохшей глотке застрянет сырой комок.
Палач улыбнется криво: «Теперь-то ты видишь меня?
Спасибо, что раньше не верил! Ты этим мне очень помог!
Я мог убивать и калечить ягнят среди белого дня!»
Ты снова скулишь: «Помогите! Нельзя убивать людей!
Точнее меня не троньте! Возьмите вон тех двоих!»
Палач улыбнется криво: «Я думал, что я — злодей!
Расслабься, тебя не тронем, я вижу, что ты из своих»