А он не жил.
Он душу очищал.
Тощал, вещал незнамо по-каковски.
Ветшали его шмотки, сплошь обноски.
Без пиетета, стало быть, к вещам,
зело немилосерден был к земному,
житейскому. Он слышал по-иному.
Он по-иному видел и смотрел.
Он пел, неблагозвучно очень пел.
И кашлял, и молился по-чудному.
Собою тяготился. Тяжкий грех
он нёс в душе, и плакал пуще всех,
томился он.
Лишь уголь да солому
счёл годными постелью быть ему.
Не знал он благ, привязанности к дому,
телесной неги, пиршественных чар.
Ему один лишь глас с небес звучал
и вторил: не убий
и не потворствуй
и слабостей беги, терпи,
упорствуй
спасай того, в ком теплится, далёк,
души едва горящий
фитилёк
Спасай себя, спасай Христа,
не поздно
ещё спросить с себя, светло и грозно
что сделал я, чтоб божий свет
не гас?
И он услышал этот тихий глас.
И он возвысил свой, скрипучий, хриплый.
Он фрик, программный сбой, отрыжка хиппи.
Но стольких он у Бога отмолил
чужих грехов.
Служил по мере сил.
В золе и угле, только не в грязи,
он тачку тяжеленную возил,
нагруженную доверху грехами,
и правил лодку между берегами,
и к небу потихоньку
колесил.
24 /25 апреля 2022