Картина седьмая
День. В окно льётся яркий солнечный свет,
Амелия сидит на стуле возле стола, положив голову на руку,
в задумчивости. Кормилица - напротив неё перелистывает библию,
рассматривая гравюры. Обе молчат. С улицы доносятся голоса.
«Ах ты наглец! Тебя я проучу!
Сейчас тебя я шпагой отхлещу
Спины пониже – будешь знать, химера,
Как лезть в ворота прежде офицера».
«Ей-богу, я… ай-ай!» – «Пошёл, пошёл!» –
«Кто сыт с утра, тот на руку тяжёл…»
(слышна скрипка)
Кормилица
Дитя моё, сегодня ты не в духе…
И на лицо бледна, нехороша…
Уж ты прости, Амелия, старухе,
А за тебя моя болит душа.
Не кушаешь, не спишь, а похудела! –
Вот платьишко висит, как на шесте…
А женихов – немало…
Амелия
Всё не те…
Кормилица
Каких же ты, цветочек мой, хотела?
(умолкают. С улицы слышны скрипка и голоса)
«Возьми, скрипач – и пей моё здоровье!"
"Благодарю ...»
(срывающиеся юношеские)
«Ты мне заплатишь кровью!»
«Дыши ровней, вытаскивай клинки!».
(командный бас)
«А ну домой, по клеткам, петухи!»
Амелия
Сегодня в гости будет к нам толстяк,
Хозяин пивоварен двух известных.
Кормилица, вот будет интересно:
Как он протиснется в дверной косяк.
Старушка!
Кормилица
Что?..
Амелия
Ах, мне грешно и тошно…
Кормилица
Неужто всё поправить невозможно?
Амелия
Не знаю я…
Кормилица
Дитя!
Амелия
На сто гиней
Вчера принёс бумагу Мардохей.
И стал шутя грозить отцу тюрьмою.
Отец – на дверь.
Кормилица
Ах, бедная моя!
Амелия
Да, я бедна, кормилица, и я
Должна бочонку с жиром стать женою.
Кормилица
Голубка, дитятко!..
(с уличной площади доносится шум балагана)
Иной толстушку ущипнёт –
И нате – сразу запоёт,
Другой от скромности долдонит
В дуду докучную, а тот –
Из лести бьёт ему в ладони.
Шумят подмостки и гудят,
Как галки зрители галдят,
На сцене движутся фигуры.
И чернолицее дитя
На горло давит не шутя
Своей подружке белокурой.
В шеломе блещущем на бис
Выходит Красс из-за кулис.
Спартак погиб, поднят на копья,
А голос плакальщиц прокис;
И пудра сыплется, как хлопья,
С истёкших краскою актрис.
Картина восьмая
Солнечный день, улица. Мардохей показывается в окошке лавочки.
Мардохей
Нельзя быть добрым! Беды от добра.
Пять фунтов я отвесил серебра
Картёжнику, кутиле Фабиану.
Процентишко так мал, что с ноготок,
А вот уж год, как он меня избёг –
Так я к нему, а он мне в морду спьяну…
Нельзя быть добрым, скажет вам любой.
Вчера зашёл я к Груберам домой,
И говорю по чести, боже мой,
Ждёт Мардохей уже девятый месяц!
За это время, чтоб мне так дожить,
Уже способна женщина родить;
Чтоб сто гиней отдать не надо песен.
А! на помине лёгок… (громко) Кто идёт!
(тихо)Ждёт Мардохей, зато процент растёт.
Грубер
К тебе я шёл, меняла и бездельник,
Просить отсрочки… Дочь я выдаю
За пивовара, скоро будут деньги.
Мардохей
Ой, я тогда уже тебе спою!
Ещё ты плохо знаешь Мардохея:
Он не лесов каких-нибудь злодей, –
На свете нет добрее иудея,
Чем всё раздавший бедным Мардохей!
Ну, по рукам, запишем месяц тоже,
Число и подпись – верные дела.
Эх, Мардохей даёт отсрочку, боже:
Добра не делай – не получишь зла!
(Лавочник молча уходит. Мардохей щёлкает на счётах, записывает)
Женщина, старше среднего, с пустой лампой в руке, кормит голубей.
Женщина
Гули, гули,
Где вы летали,
Зерно клевали,
Пшено выбирали?
Колосок в клювик брали,
В галифе расхаживали,
Пёрышки разглаживали,
Ворковали.
Гуль-гуль-гуль,
Кушайте!
Хороша мякина,
Мычит скотина –
Слушайте!
(бросает крошки. К прохожему:)
Молодец,
Подай на ларец
Серебра и золота!
Всяк мудрец –
Дурак смолоду.
Чок-чок, дурачок.
Подай пятачок!
(Поднимает пустую лампу, как бы освещая ему лицо;
тот даёт медь)
Благодарю!
Эх, пой веселей,
Выставляй столы!
Не накормим вшей –
Будут крысы злы.
Кушайте, гости дорогие:
На рынке всё дорого!
Проходи, Чума!
Картина девятая
Пивная, в окошке розовеют вечерние облачка. Августин,
Иоахим и Эразм сидят за столом. Перед ними кружки с пивом.
На блюде золотится копчёный лещ.
Августин.
Недавно ночью мне приснился сон.
Идём с отцом с каких-то похорон.
Кого мы только что похоронили –
Как ни стараюсь, вспомнить я не в силе.
И мне не странно, что отец – живой,
Идём и видим бочку над пивной.
Заходим внутрь, а жажда жабры сушит:
"Скорей, хозяин! жарит наши души
Похмелья адская сковорода!"
«О, пиво ледяное, господа!
Одну минуту…» – и на свет мгновенно
Явились кружки, истекая пеной.
Отец сидит, молчит, не ест, не пьёт.
А я губами к глине припадаю,
Но жижа тёплая мне в рот течёт,
Без вкуса, запаха, без цвета – и не знаю
Как оторвать мне кружку ото рта,
Она к губам присохла; немота.
Мычу, кричу, хозяина ругаю,
Зову на помощь – только звук глухой…
И, вдруг, как в склеп, впадаю в сон другой.
Темно; вокруг себя рукою шарю
Ищу волынку, не могу найти.
И жуткий запах гнили; вдруг в груди
Оторвалось – и колокол ударил
Вверху – и свет забрезжил в потолке.
И слышу голос милый вдалеке,
Хочу понять, но словно глушит Лета…
«Амелия», – зову, и нет ответа.
И лишь удар, как будто гроб с цепей
Упал, совсем неподалёку где-то.
И ночь – и нет Амелии моей.
Иоахим
А, ерунда! такие байки, вроде,
Привидеться могли к плохой погоде.
К дождю, а может быть, похмельный бред…
Я прав? Не прав? Что скажешь ты, поэт?
Эразм
Скажу: давно уж в горле пересохло.
Сны снами – жизнь совсем другая вещь:
Клянусь кобылой, чтоб она издохла,
Сельдь хороша, но лучше к пиву лещ!
(чистит рыбу. Августин дует в волынку, потом поёт)
Песня
Много я бродил по свету –
Не во сне – не наяву.
Лучше города, где лето
Круглый год – не назову.
В этом городе пристойном
Лип душистые цветы,
На высокой колокольне
Разнозвучные песты.
Там, где облако и птица
Совершает свой полёт,
Чародейная девица
В замке каменном живёт.
И выходит на закате,
Смотрит ласково со стен.
И от этого захватит
Дух беспечен и блажен.