Мы целовались
при люмпенесцентном свете.
Птицу из целлофана
трепал попрошайка-ветер.
Вяз – уточню: верзила –
тучи похабно лапал.
От сквера спиртным разило.
Сквер сквернословил.
Ладно,
припоминать не буду.
Прогуливались по центру.
В архитектурном блуде
глаза опускала церковь.
Спросила: «Ты веришь в душу?»
«Верю» – ответил, ибо
в душных застенках дюсша
душу пытались выбить.
Я в мед не сдавал экзамен,
но ставил диагнозы вскользь:
зданиям – экзему;
скамейкам – сколиоз.
Тебе заказал ванильный
коктейль, а себе – хот-дог.
Хоть выбраться из васхнила
непросто, но я – ходок.
А тут натрудил колено…
К бродягам взывал вокзал.
Когда повстречался Ленин,
я твёрдо тебе сказал:
«Придавлен в стране пролетарий,
лишь капитал мельтешит».
А ты мне пролепетала
в ответ о правах меньшинств.
О подвиги променада!
Мой правый кроссовок умер.
Размазанную помаду
зари стёр сумрак.
Заметила резонно:
«Рассердится отец».
Уже на горизонте
сверкало созвездие тэц.
Дебош затевала буря
и надрывала горло.
Обь голая – что ей будет,
– бежала через город.