Я помню: ночь.
Обратившись слухом,
вгрызаюсь в слух,
что ползёт по кухням:
«стучали»
«с обыском»
«в тридцать пятой»
«бежать немедля»
«придут».
– Придут.
Ты просишь, Юра, на грани воя,
но громче стук каблуков конвоя.
У нас нет прав,
но у стен есть уши.
У – них – нет пряников,
только кнут.
Дневник про взрывы, друзей и дочку
теперь – причина лететь по кочкам –
вот та машина,
нет – та машина,
повсюду фары,
заказан путь.
Ты шепчешь, Юра, как будто стонешь –
и вдруг я вижу: луна (всего лишь!)
летит за нами, как гэпэушник,
и нам не вырваться,
не вздохнуть.
А воздух тот же, что в день ареста.
В стране-гиганте мне нету места.
Мой хрупкий дом, переживший столько –
всегда и весь –
отдаёт тюрьмой.
Я помню утро
и чай вчерашний –
ты плачешь, Юра:
«всё время страшно,
к тебе уже
протянули руки».
Я знаю, Юра.
Я здесь.
С тобой.
Я верю: будет другое племя,
и лучше дети,
и чище время,
а наше – дикое –
растворится
среди страниц,
ленинградских крыш.
У них всё будет совсем иначе.
Без правд, прибитых к скамье на даче.
Без тех, кто вышел
и не вернулся.
Ты веришь, Юра?
Молчишь?
Молчишь.
-
Текст написан по мотивам эпизода из дневника поэта О.Ф. Берггольц