ТРИ КЛИНИЧЕСКИЕ ТЕМЫ,
СХОДЯЩИЕСЯ В ОДНОЙ ТОЧКЕ
тема, в которой герой делает вывод о
несовершенстве материального мира
1.
Три таблетки тизерцина
После жуткого портвейна –
И товарищ Иннокентий
Отлетает в туалете взад себя.
Ударяется при этом
О косяк открытой двери
И, сознание теряя,
Про себя он слышит,
что поёт труба…
И его по коридору
Прут два пьяных музыканта
И затаскивают в номер,
Где стоят пустые койки вдоль стены.
Тихо стонет Иннокентий
Ощущая центрифугу,
Звонко булькая при этом
Полулитром надоедливой слюны.
А потом к нему приходят
Доктора и предлагают
Самому сойти к машине,
И ползёт он по ступенькам сам не свой.
И везёт его «буханка»,
Резво прыгая по кочкам,
Что с «приёмного» на вечный
Можно запросто отправиться… «Живой?..»
Но в «приёмном», на кушетке,
Что доски грубее вдвое,
Иннокентий замечает,
Как слова слетают с кончика пера
Полусонного хирурга
С волосатыми руками,
Да змеёй-фонендоскопом,
Да лицом весьма похожим на бобра.
Наконец сопровождают
Иннокентия в палату,
Где лежит он две недели
Средь таких же Иннокентиев, как он.
А за окнами палаты
Воют синие метели
И клубятся над часовней
С деревянным, покосившимся крестом.
Как пришло выздоровленье –
Иннокентий мой не помнит,
Но с уходом из больницы
Он открыл в себе способность замечать,
Что кругом гуляют души,
Не стеснённые телами,
И довольны эти души
Тем, что рядом – ни лекарства, ни врача…
сделка на доверии
(история одного студента)
2.
Я в хоспис угодил с ушибом мозга,
Когда под херес принял тизерцин;
С неделю отлежав на чём-то жёстком,
Услышал вдруг, как мученик один,
Навязчивой идеей одержимый,
Искусно врёт о Жане Бельмондо,
Что де его талант непостижимый
Нельзя загнать под ветхое пальто…
В речах всплыла испанская гитара…
Я перебил: «Не хочешь ли продать?..»
«Кому? Тебе? Отдам, почти задаром… –
напрягся он, – рублей… за сорок пять…»
А вскоре я был выписан… Забавно,
Что гитарист и впрямь продать решил
Свою «Almires». Только без обмана
Студент не может… Даром, что свежи
Слова его… Усердно и весомо
Я наболтал в три короба вранья,
Что, дескать, деньги – будут: нет резона
Шутить о том… Денька так, через два…
И он, сбежав, повёл меня до дома,
Где в полумраке, ласково блестя,
Скучало по фанданговым приёмам
Кедровое кастильское «дитя».
Всё было выразительно и скоро:
Я взял гитару, вышел и… пропал
Почти на месяц… Эх, да был бы город:
Пекин, Шанхай, чтоб адрес не прознал
Полициант. А так – пе-ри-фе-ри-я, –
Пойди да свисни – тотчас же ответ…
И продавцу в итоге отворили
Мои друзья… Не правда ли, сюжет?
На тот момент отсутствуя, по счастью,
Я знать не мог и не предполагал…
А как узнал – сломался в одночасье
И всё по нотам Максу рассказал.
А Макс, шизо, торчал на эфедрине,
По нищете ширяя вторяки…
И я, недолго думая, прикинул,
Что тот поможет мне за «помоги».
А тот сказал: «Готов за пинту пива
«Скворечник» твой владельцу возвернуть…
А и;наче от этой перспективы
И полглотка со дна не отхлебнуть…»
С утра собравшись с духом понемногу,
В тиши задев гитарой о косяк,
Мы вместе с Солнцем двинулись к востоку,
Таща себя в пивнуху натощак.
Ломал кумар, вытягивая жилы
Дурынды-Макса… Пиво мимо рта
Его лилось, текло… И так паршиво
Обоим было нам, что обладать
Хотелось только тёплою подушкой,
Прижавшись к ней небритою щекой,
И спать, и спать, покоя не нарушив,
Убив на сон короткий выходной.
Испанский ворот – тартуш не для многих…
Достоин ли его такой прохвост
Как я? Однако, что ж там в эпилоге? –
В двухстах шагах от нас… Вопрос непрост.
Знакомый двор, знакомый дом и флигель,
Где так удобно друга поджидать…
И… пронеслось пугающе: «Я мигом!..»
И длился миг… минут так сорок пять.
Я плюнул, встал и… ринулся на помощь,
Найдя дружка с пробитою башкой…
«Ка б знать я мог, что он такая сволочь... –
Стонал мой друг, – сюда бы – ни ногой!..»
……………………………………
И вот лежит мой бедный друг в больнице
Девятый день и слышит, как гудит
В его затылке мат, но чтоб не злиться,
Он о Рембо; тихонько говорит…
*тартуш - нагрудное украшение
*Артюр Рембо (1854 —1891 ) — французский поэт
тема, в которой свобода – как понятие, предстаёт весьма спорной и относительной
3.
Недолго думая над тем, как им удрать
С полей картофельных, расквашенных дождями,
Студенты ГИТИСа решили разыграть
Спектаклик нагленький пред первыми рядами,
Где, как известно, в непосредственной близи
Сидят вожди горячих сцен и повторений,
А, разыграв, благополучно сесть в такси
И на три дня уехать в город из деревни.
Как надоела эта грязная пора
Вонючих тел, усталых рож и наставлений,
И этот острый, сквозь подушку, до утра,
Неровный звук, тревожный звук сердцебиений,
И этот «хореографический» соблазн,
Что был вне доступа для сильной половины
(Он через стенку хохотком дразнил не раз,
Маня к себе сорвиголов забыть про «мины»),
И эта маковая страсть изящно врать
Наивным бабкам про отвары от ушибов,
И этот «питерский протест», что мог бренчать
Любой из них пятью аккордами паршиво…
В конечном счёте предколхозная возня
Друзьям – служителям кудрявой Мельпомены,
Осточертела донельзя, что тормоза
Казались им в тот миг синонимом измены.
Вступившись будто бы за барышню одну,
Что с курса выгнали за пошлость в поведенье,
Втроём отправились они её вину
Ровнять-заглаживать пред завом отделенья.
Но то был повод. И защита – ни при чём.
Душа актёрская скучала по свободе!..
Ведь жизнь, как правило, вне правила течёт
И так же, собственно, вне правила заводит.
Финал истории не блещет новизной:
Купив два вермута на Гоголя в продмаге,
Одну бутыль распили в парке под сосной,
Бутыль другую потащили до общаги.
И там, в продымленной холодной пустоте,
С гранёной стопки, по глоткам, давясь и морщась,
Друзья откушали свободный первый день:
Оторвались они, короче, если проще.
Как вдруг с приятелем по имени Данил
Случился маленький конфуз – кольцо мигрени.
Недолго думая, он тут же проглотил
По настоянию знакомого еврея
Таблетку-кроху под названьем тизерцин,
И, став белее молока, фиалки белой,
Под смех картавого, упал, как offizier
Из Deutsch-Armee, при этом грохоту наделав…
Изрядно стукнувшись об угол головой,
Лежал недолго он беспомощным и жалким…
«Ну, что уставились, придурки?!.. Я – живой!..», –
Шептал Данил, когда везли его в каталке.