Снится Ташкент –
арыки, чуреки.
Меж арыков гуляют узбеки.
Нас на ЗИЛе везут через город.
Ташсельмаш,
Генерала Петрова...
– Товарищ прапорщик! Разрешите –
в этом доме я жил полгода,
пылкую юность свою заводу
отдавая.
Там общежитье.
Ностальгия!
Вдуматься если:
то ж капитал накопленный мой
на прожиток.
На встречу с собой
отпустите
поплакать в подъезде.
Хоть на пару часов.
Хорошо?
– Нет.
– Да что я...
– Щебень пришёл.
Это
гнусная явь врывается.
Кто-то уж так разбудить старается,
дёргает за ногу – только уснувшего.
– Подъём! На щебень!
Вяло ругнувшись,
вымедлив,
злобно сползаешь с кровати.
– Много вагонов пришло?
– Нам хватит.
Быстро – поверочку...
Члены в горле?
Где у тебя рукавицы?
– Спёрли...
– Дайте дяде курнуть на дорожку.
Кореш, оставь.
– Твои кореша
доедают в овраге лошадь...
Топаем споро –
мороз
и вьюжит.
Прикидываю, прикрывая уши:
всех – двадцать шесть,
гусей – половина.
Да, эти двое – их, очевидно,
Тоже заставят:
статус не тот.
Трое на полувагон.
Пойдёт.
Что я там не видал, у вагонов?
Как к сапогам примерзают портянки?
Раскачивается фонарь монотонно,
а под ним
в огромной жестянке
в грязной взвеси света и пыли
серые тени
обрубками крыльев
заведённо и призрачно машут.
Тяжело.
Работёнку нашу
не захочет никто из штатских,
хоть им втрое плати.
Солдатский
труд удобен:
был бы приказ.
Что бы делали только без нас?
И спина болит.
Потому
я и в нестроевых.
По уму
рассудили, на что я гож.
Да, оправдываюсь.
А всё ж
будто и на душе спокойней.
Тренировка.
Ветер пробойный.
Будто мордой едешь по льду.
Дрянь какая.
Нет, не пойду.
Где бы зарыться, поспать безопасно?
Наши в сушилке?
Ну и прекрасно.
– Так его увезли в венеричку?
Что поймал-то?
– Птичью болезнь.
Сам долбень, конечно.
Тянул –
то ли стыдно, то ли не верил –
и дождался.
Из дембелей
он один и остался.
Вчера,
врач сказал,
телеграмма пришла
от жены: почему не пускают?
Беспокоится.
А муженёк,
мол, таким вот гнусным манером.
Митинговал против связей случайных.
– Убедил?
– А пошёл он.
Мастак
лишь трепаться.
Мимо прольёшь же.
Да не сразу всё, не спеши,
быстро только кошки...
У нас
впереди часа ещё три.
Надо будет гусей подогнать –
долго со щебнем возятся.
Мы
год назад вдвоём на вагоне,
и быстрее –
гоняли нас,
ой, гоняли.
Ты посмотри,
как молодые лезут к врачу.
Все болезные, значит.
Со мной
случай был в гусях:
подошёл –
помнишь, был Сохатый, вот он –
“Чем болеем?”
Отвёл в уголок
и устроил нам медосмотр,
почек массаж.
“Полегчало теперь?
План надо делать.
В уставе-то как? –
должен воин тяготы службы
и лишенья
переносить”.
Очень чётко всё объяснил.
– Да ещё у фельдшера есть
норма выхода на производство.
Даст он освобожденье гусю,
в госпиталь сунет –
так старичка
попридержит.
Мне собрались
перед армией вырезать гланды,
да не стали –
сделают там.
Так вот до сих пор и хожу.
– Ладно плакаться.
Что, повторим?
– По последней.
Надо б ещё.
Деньги есть у кого?
Как всегда.
Цех открыт?
Тут у меня
бабка знакомая есть –
за фанеру
даст самогону, нормальный.
Да ну,
на гражданке разве б таким
Я когда занимался.
А тут
как иначе достанешь.
Пошли?
– Что остался?
Принцип такой?
А принесут, так будешь?
Смотри.
Надо свободней,
расслабься, пока
есть возможность.
Оставь на потом.
– Я расслабился слишком и так.
Мне достаточно.
– Да ерунда.
Эх, земеля, думал ли ты,
что какой-то парнишка тебя
будет гонять,
а время пройдёт –
сам вот так вот будешь лежать
на полу в вонючей сушилке,
водку с нами пить?
– Отчего ж.
– Ладно, другому скажи.
Судьба.
Любит задницей к нам повернуть.
Дети есть?
Я тоже не стал.
В отпуск ездил, просила жена,
но подумал:
чёрт его знает...
Не хотел сомневаться потом.
Прав вот был я?
Слышал, поди –
Ведь ушла она от меня.
Перехватчик нашёлся.
А ты
твёрдо ли уверен в своей?
Может, там сейчас и она...
– Ну уж хрена
целая грядка.
– На продажу растишь?
Ну-ну.
Ничего не осталось заесть?
Ох и жрать же.
По городку
там дежурный не наш?
Лады.
Спать пойду.
Тоже ведь вот
жизнь у кого:
звёзд нацеплял –
и хоть мух ноздрями дави.
А тебе и квартира, и всё.
Отпуск чуть не месяца два.
Ничего, дотащусь.
Пока.
И когда это кончится, бля...
1981.