Мораль вы здесь отыщете едва ли:
она в сторонке пишет кренделя.
На кухне два стакана проживали.
Один, из дорогого хрусталя,
вольготно восседал на верхней полке.
За ним лежал сушёный таракан.
В компании плиты и кофемолки
внизу Гранёный поживал стакан.
Гранёного на кухне привечали.
Он знал и рук тепло, и нежность губ,
его поили водкою и чаем,
он слыл мерилом жидкостей и круп,
и как-то раз молоденькая Астра
всю ночь в его объятиях была.
«Да, я звезда, — она шептала страстно, —
но наша звёздность – наша кабала…».
«Не комильфо», — сказал, узнав об этом,
стакан Хрустальный утром свысока.
Он почитался снобом и эстетом,
ценителем бегов и коньяка.
Таких больнее проза жизни ранит.
Хозяйке нужен был стакан муки,
её Гранёный оказался занят,
и вот одним движением руки
Хрустальный наш опущен и понижен
в разряд мерила жидкостей и круп.
Вы думаете, этим он обижен?
Его обиду возведите в куб.
На вынос мозга и души на вынос,
как в мУку, окунулся он в мукУ;
и с первою мукОй из мУки вынес
решительное злое: «Убегу!».
И убежал.
Душа его летела,
простор свободы распахнулся, гол,
и за душой не поспевало тело.
Хрусталь искрился, приближался пол.
Совок и Щётка молча подобрали
осколки бедолаги Хрусталя.
В осколках этих вовсе нет морали.
А если есть – не стоит и рубля.