Ада в пекле ада

    
               
 Папа   и   мама   погибли.  Война. Так   бывает.  И  12-летняя   Ада   скиталась   по   улицам
 города,  ища   голодными   глазами  хоть  что-то,  напоминающее  еду. 
          На  улице  её  и  взяли.  Заподозрили  в  чёрноглазой   еврейку.  На  беду  свою  Ада  и
 была     еврейкой.  Перепуганную   насмерть,   втолкнули   в   кабинет   комендатуры.  Герр 
 офицер  разберётся  с  маленькой  жидовкой.
          Офицер оторвался  на   секунду  от  кипы   бумаг,  бросил,  кривя  губы,  презрительно:  ''Я,  дас
 юдиши   швайн''.  И  снова   углубился  в   бумаги.  Бешено   стучавшее   сердечко   замерло.
 Она   бросилась   бежать.
         Офицер   и   бровью   не   повёл.  Дура.  Снаружи  -  охрана.  Во  дворе  -  солдаты.  На
 окнах  -  решётки.  Он  рассуждал  логично. У Ады   не   было   логики. Был  страх   смерти.
 И  она  пулей  взлетела  на   второй  этаж.
         Немцы,  наполнившие   коридор,  оживились...вот  это  развлечение!  Можно   немного
 повеселиться!   Засвистели,  заулюкали.   Игра  в  кошки  -  мышки.   А  мышка,   дрожа   от
 исступлённого   страха,  толкнула   первую   же   попавшуюся   дверь.
          Немцы,  хохоча,  обходили   комнату  за   комнатой.  "Ау!  Дас  кляйне   юдише   швайн!"
 Через   пару   часов    они    поняли:   cбежала    еврейка.   Редковаты    прутья    решётки   в
 туалетах.   Вызвали    мастера.  Прутьев   добавили.
          К   ночи,  наконец,  всё   стихло.   И   тут  в   одной   из   комнат   послышался    шорох.
 Из   огромного   камина   выбралось   существо,  осторожно   осмотрелось,  но   так    и    не
 решилось   выйти   в   коридор.
         Комендатура   находилась  в  бывшем   купеческом   доме.  Большевики   сочли   камин
 ненужной   роскошью   и   заложили   каминную  трубу  кирпичами.  Да   так   удачно,   что
 на   высоте  полутора   метров   образовалась   полка   сантиметров   сорок   шириной.   Как
 раз   хватило,  чтобы   худенькая   девочка   могла   забраться  на   неё   с   ногами.
          Утро  Ада   встретила   в   страхе.  Но  тревога   оказалась   напрасной.   Никто   её   не   
 искал.  Собак   не   привели.  Забыли   её.   Вздохнула   с  облегчением.  И   на   следующую
 ночь   уже   смелее   выбралась   ”мышка“  из   своей   норки.
          Наконец   смогла   сходить  в  туалет.   Умылась.  Жадно   приникла   к   струйке   воды.
 В   одной   из   комнат   нашла   печенье.  Голод   сводил   с  ума,  но   Ада   всё  же   разумно
 рассудила:  взять   можно   одно  или   два,  чтобы   не   заметили   пропажу.
          Наконец   могла    поспать.  Днём   спать   было   нельзя.  Могла   вскрикнуть   во   сне,
 даже   упасть.  И   тогда  -  смерть.
          День   шёл   за   днём.  Закончился   41-й   год.  Проходил  42-й.  Ада  привыкла  к  аду.
 Обжилась. Обустроилась.  Стала  понимать  немецкую  речь. Чего  и  сколько  можно  взять
 из   еды.  Сала   не   трогать!  Заметят.  Можно    корку   хлеба,  печенье.  Пустив    тихонько
 струйку    воды,   стирала    одежду,   мылась.   Пила    понемножку.   Жажда   изводила,   но
 много   пить   было   нельзя:   проблема    была   с   туалетом.  Так   страшно   тянуть   шнур
 унитаза!   Казалось,  грохот   эхом   разносится   по    гулким    коридорам.   Мысленно   она
 разговаривала   с   папой,  с   мамой... с  офицерами,  которых   узнавала   уже   по   голосам.
          Однажды  ночью  прокралась,  по   обыкновению,  в  туалет  и  застыла  от  ужаса.  На 
 умывальнике    лежал    кусочек   хлеба   и   крошечный    обмылок.  Западня!   Не   тронула.
 На   другую   ночь   хлеб   и   мыло   лежали   на  месте.  И   Ада   решилась,   рассудив,  что
 немцы   не   стали   бы   церемониться,  заманивая   хлебом,  а   просто   пришли  бы   с   со-
 баками.  Догадалась  -  это   уборщица   тётя   Зина!  Тепло   разлилось   по   тощему тельцу
 О   ней   знают,   о    ней    заботятся.
          С  тех   пор   жизнь   пошла   царская.  Она   ела   и   мылась!   И   знала,   что   кому-то
 в   этом    мире    нужна.
          Однажды   Ада   проснулась   и   сделала   важное   для   себя   открытие  -  немецкой
 речи   не   слышно.   Сначала   было   тихо.   Потом   дом   наполнился   такими   знакомыми 
 звуками.. Русская   речь!   Ада   не   верила   своему  счастью.  Боялась,  что   сошла   с   ума.
 Только   через   три   дня   решилась   выйти   из   своей   норки.   Шёл   43-й   год. 
 Четырнадцатилетнюю   Аду   приютил   Полтавский   детский   дом.  В   44-м  -  Львовский
 интернат.   Во   Львове   Ада   и   прожила   всю   жизнь.   Детей   у   неё   не   было.
          Спустя   годы   она    смогла   заставить   себя   съездить   на   Полтавщину.  Разыскала
 тётю   Зину.  Узнала   её   по   голосу!   Тётя   Зина   к  тому   времени   сильно   состарилась,
 жила   тихо,   отходила    от   лагерей,   где   провела   десять   лет   за   работу   на   немцев.
          Но   это   уже   совсем   другая   история.

   Ольга    Зайцева