О поэзии спорят дураки,
К луне воздевая копыта:
"Маяковский - мура! Его душа
К поэзии закрыта."
Он рифмы ковал из железа ржавого,
Меж слов допускал неприличные грубости,
И кожа стихов из наждака шершавого,
И темы их будто вбежали с улицы.
Ах, нехорошо! Стоят, запыхавшись,
Презрительно оглядывая вас в гостиной,
Вы ж, в "полировке" своей затрепыхавшись,
Пытаетесь ответить презрительной миной.
Что ж, вам нетрудно - он умер в тридцатом,
Его стихов вы просто не читаете,
Однажды "пройдя" их в классе десятом,
Гамзатова теперь как бром глотаете.
Он воспевает мужчин - и женщин тоже, -
Как Хайям вина не забывает...
Вы перестаете быть ничтожны,
Он вам бальзам на души проливает.
Кто любит судей - справедливых даже?
Лишь смелый, - кто сам себя осудит сильнее,
Вы ж, у спокойствия стоя на страже,
Утешений разных сосете карамели.
Да, тем бальзам необходим, кто чувствует себя ничтожным,
Ведь все хотят быть похожи на Штирлица – он же только один!
И тот-актер!... кто знает его личную смелость?
А вдруг он полн порывов раздраженья,
издевок - слабых самовыраженье, -
А слабыми богат наш век - куда что делось!
Впрочем, Лермонтов плакался уже,
Яростно так поколенье обличал,
Люди остались в сущности те же, -
Он же в хрестоматию попал.
Я Вселенную позову - мы посмеемся вместе, -
Насмешкой свой рот искривим,
Если век совсем забыл о чести,
Вспомним, - воин в поле может быть один.
Он может смеяться и быть шутом гороховым…
Он может руками березки гладить…
Только, - слышишь?! Тебе – недозволено
С вежливыми подлецами ладить!