Люблю Казанского кремля
изящность линий стен и башен.
За ними древняя земля
в классическом убранстве краше:
за белокаменной грядой
с глазницами бойниц высоких
мечеть блистает над рекой
в объятьях минаретов тонких.
Приятен взору задний ряд
соборов и домов старинных.
Здесь теремны́х дворцов наряд
в лучах рассветов первозданных
едва прозрачен по утрам.
Но в пору сумерек прохладных
сияет в водах безотрадных
подсветка стен по вечерам.
Я грежу: холм зелёных трав
как бюст девический украшен
колье из стен в застёжках башен,
нарядность всю в себя вобрав.
И вижу, будто бирюзой
ночь пишет тонкой акварелью
мечети купол под луной –
сапфир в жемчужном ожерелье.
В кремле люблю былых эпох
земное олицетворение.
Здесь воцарился вечный Бог
в монументальном воплощении:
где Благовещенский собор
не содрогнётся куполами,
где монастырский прежний двор
стал малочислен корпусами, –
там вновь взметнулась Кул-Шари́ф,
из праха встав легко и прямо.
И ожила́, как древний миф,
одевшись во гранит и мрамор.
Гостеприимная земля –
цветок и цитадель Казани –
когда-то русские князья
сюда свозили перлы дани.
Давно ли У́лу-Мухамме́д
грозил Москве с притока Волги?
Кто ханство разорил в ответ?
Спала́ в руинах крепость долго?
По воле чьей, какой ценой
строительство кремля вершилось,
красо́й чтоб позже неземной
вся рьяность зодчих облачилась?
Здесь Дух Святой нашёл приют.
В века́х же сумрак разрушений
реде́л во свете обновлений,
и русский мир прижился тут.
По воле грозного царя
после пожаров и осады,
историй ход не торопя,
возвысились церквей фасады.
И многих зодчих славный труд
роднит Москву теперь с Казанью.
Люблю столицы сельский люд –
к работе склонный и к гулянью.
От шумных гульбищ вдалеке
иду я вдоль стены кремлёвской.
В московской башне – Боровицкой
узна́ю вдруг Сююмбике́!