Как в позднем детстве - презирая головной убор -
без маминой руки в руке,
но с носовым платком в кармане,
я выхожу на тихо тлеющий простор,
ради издёвки подсвечённый фонарями
В небесном трупе промелькнул луны курсор
Шестерка птиц на проводах
мне видится шестеркой мертвых птиц.
Они и впрямь не различимы
ни в движеньи, ни в породе.
И через них гул ветра,
будто треск сминаемых страниц
ненужной книжки на отхожем небосводе.
Однако, вот одна воскресла - и упала ниц
Деворы песнь не прозвучит
в сих сумрачных краях.
А может - только разве прозвучит.
Я не успею, не услышу.
С головы уже слетает липкий прах
"То перхоть" - ангел-собутыльник уточнит
(как будто разница большая в этих двух словах)
Неплохо бы забыть мне свой позор -
не то что бы позор, а ни пойми чего, -
оставленных в беде мной братцев.
И выхожу на тихо тлеющий простор,
и поминаю ***м кой кого
и собираюсь непонятно с чем собраться
и колят зря мне промедол
И почему-то хочется пошлятиной прослыть:
то птицей дохлой, то змеёй всепалой,
то вдруг пацанчиком безбрежным и негордым,
то шоколадку вдруг рукой дрожащею раскрыть,
и нюхать запах той, что вспоминала,
то ни с того предателем побыть
и выходить на тихо тлеющий, и стыть