Ты уже не наденешь больше
Ужасный черный сапог.
Я в нем, как в тюрьме сидела
Неведомо сколько годов,
Затаившись, уняв дыханье.
Я тебя так убить хотела,
Но ты мертвецом стал раньше,
Что из камня громада, к Богу
Обращенная, щуплы ноги,
Словно хвост у Тюленя из Фриско.
С головой в прехолодном море,
Море, льет зеленую воду
В чудный залив Наусет.
Я пеклась о твоем здоровье,
Это было, когда-то было.
Польский город, язык немецкий,
Только гусеницы раскатывают
Войны, войны, их страх и ужас,
Городка названье простое.
Верно, прав мой польский приятель.
Он твердит, что что войн сто иль десять,
Я не знаю, где твой ботинок
Твердо встал, словно ветка, к почве,
И сказать не могла ни слова –
Мой язык онемел и замер.
Онемел – заключенный в лагерь,
Я, я, я, это я! (нем)
Вот поэтому я молчала,
Показалось, ты – каждый немец,
Заговаривающий на немецком.
Чья-то сила, холодно-злая
Тащит, тащит меня, еврейку,
В лагерь, в лагерь – Освенцим, Бензен,
Я еврейка, теперь еврейка,
У меня еврейки судьба.
Правды нет, чистоты нет больше
В водах Вены, в снегах Тироля,
Моя бабка-цыганка с улиц,
Мое счастье – из карт колода,
Я – еврейка, еврейкою я умру.
Я всегда от тебя цепенела,
Жалась, слыша немецкий мессер,
Презирала арийский прищур,
Презирала усы фашистов,
Цепенела от лязга танков.
Бога нет – есть окружье свастик,
Они черные, словно снаряды в небе,
Девам нравится: ты, как скотина, сволочь,
Тычешь в лица сапог, свой сапог тяжелый,
Нет ни сердца, ни чувств.
Папа, папа, ты на картинке
Предо мною, когда я крошка,
В подбородке дыра – там ноги,
Они черные, и цвет чернее,
Чем тот, что твой внутри.
Ты терзал мне до боли сердце,
Было 10, когда ты умер,
Было 20, я погибала,
Чтоб к тебе навсегда вернуться,
Мои кости – к твоим.
Но меня подняли из ямы,
Жидким клеем меня скрепили,
И я знала, что нужно делать,
Я нашла, как ты, ублюдка,
Психопата с лицом фашиста,
Он любил насилье и пытки,
Я решила – он то, что надо.
Папа, вот я про все сказала,
Голос смолк, на корню оборван
Телефонный провод – он трупом обвис….
Одного убили, второго,
Хватит, хватит, ты очень долго
Пил мне кровь, улыбаясь, годами,
Это было семь лет, запомни,
А теперь, ты, папа, в могилу ложись
Поселяне, обычные люди
В сердце чёрствое кол вонзили,
Они пляшут, они танцуют,
Ведь они были в курсе, кто ты,
Папа, просто ты был ублюдком, скотом.